Морин Джонсон - Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга II

– Алина и с детьми ей поможет, – добавил Марк.

Он как будто перестал замечать Саймона. На лице его по-прежнему блуждало мечтательное выражение, словно он слушал приятную историю или припоминал какое-то счастливое событие. Саймон с испугом подумал: а что если настоящие воспоминания и стали для Марка Блэкторна чем-то вроде грез: прекрасным, недостижимым и совершенно нереальным?

– Таю нужно особое внимание, – продолжал Марк. – Помню, как родители об этом говорили. – Его рот презрительно скривился. – Я имею в виду отца и ту женщину, которая пела мне колыбельные каждую ночь, хотя я и не был плоть от плоти ее. Ту Сумеречную охотницу, которую мне больше не позволено звать своей матерью. Колыбельные – не кровь. А для Сумеречных охотников, как и для фейри, не имеет значения ничего, кроме крови. Колыбельные имеют значение только для меня.

Для Сумеречных охотников не имеет значения ничего, кроме крови.

В памяти внезапно всплыли слова, которые Саймон то и дело слышал в прошлом – от тех, кого любил сейчас, но не любил тогда. Простец, простец, простец. А позже – вампир. Нежить.

А еще он вспомнил, что первой тюрьмой, в которую он угодил, была темница Сумеречных охотников.

Больше всего Саймон жалел сейчас, что не может уверить Марка Блэкторна в том, что хоть что-то из сказанного им – неправда. Потому что все это было правдой.

– Мне очень жаль, – выдавил он.

Он и вправду жалел – о том, что не может ничего больше сделать. В Академии он считал себя голосом разума и даже не понимал, каким он стал невежественным и самодовольным, как легко пропускал мимо ушей насмешки друзей над теми, кто теперь уже был не такой, как он сам.

Хотел бы он сейчас высказать хоть что-то из этого Марку Блэкторну! Но едва ли Марку было до этого дело.

– Если это правда, расскажи, – попросил Блэкторн. – Как там Тай? Он ведь непохож на других, а Конклав ненавидит все, что необычно. Они захотят его наказать – просто за то, какой он. Они бы и звезды наказали за то, что те светят. Между ним и этим жестоким миром должен был стоять мой отец, но его больше нет… и меня тоже нет. Я бы умер ради них – если бы моя смерть принесла им хоть немного пользы. Ливви прошла бы ради Тая по раскаленным углям и шипящим змеям, но она тоже еще маленькая. Она не сможет делать для него всё и быть всем. Хелен трудно с Тиберием? Тиберий счастлив?

– Не знаю, – беспомощно признался Саймон. – Думаю, да.

Все, что ему было известно, – так это то, что существуют дети Блэкторнов: безликие, безымянные жертвы последней войны.

– А еще Тавви, – добавил Марк.

Он говорил, и голос его становился сильнее. Саймон заметил, что он то и дело называет братьев и сестер уменьшительными именами, а не полными, хотя потратил столько труда, чтобы не забыть, как их зовут. Видимо, здесь Марку не разрешали даже упоминать о его прежней смертной жизни или о родственниках-нефилимах. Саймон не хотел даже думать о том, что Дикая Охота сделает с Марком, если узнает, что тот нарушил запрет.

– Он совсем крошка, – сказал Блэкторн. – Он не вспомнит ни папу, ни м… свою мать. Он самый маленький из всех. Когда он родился, мне разрешили его подержать, и его голова помещалась у меня в ладони. Я все еще чувствую его вес, даже когда никак не могу вспомнить имя. Я взял его на руки и понял, что нужно поддерживать ему голову, – ведь он нуждался во мне, нуждался в защите и помощи. Всегда нуждался. Ох, «всегда» – такой короткий промежуток времени в мире смертных! Он тоже не вспомнит меня. Может, и Друзилла забудет. – Марк помотал головой. – Хотя я так не думаю. Дру все на свете учит наизусть, и из всех нас у нее самое доброе сердце. Надеюсь, она будет помнить обо мне только хорошее.

Клэри наверняка называла Саймону имена всех Блэкторнов и рассказывала хоть чуть-чуть о каждом из них. Для Марка даже эти крохи информации стали бы настоящим сокровищем, но Саймон тогда выбросил все это из головы, сочтя бесполезным.

Так что он просто стоял и беспомощно пялился на Блэкторна.

– Просто скажи, помогает ли Алина справляться с малышами! – потребовал Марк. – Хелен не может делать все сама, а от Джулиана толку мало! – Его голос снова смягчился. – Джулиан… Жюль. Художник мой, мой мечтатель. Держи его на свету – и он, наверное, засиял бы дюжиной красок. Все, что его волнует, – это искусство и Эмма. Конечно, он попытается помочь Хелен, но он пока еще так юн! Они все такие молодые, им так легко потеряться в этом мире! Я знаю, что говорю, Сумеречный охотник. В стране под холмом мы охотимся на нежных и юных сердцем. И тем, кто станет нашей добычей, состариться уже не суждено.

– О, Марк Блэкторн, что же они с тобой сделали? – прошептал Саймон.

Он не смог сдержать сочувствия и заметил, что это задело Марка. Худые щеки юноши медленно залил румянец. – Ничего такого, чего я не смог бы вынести! – заявил он, гордо вскинув подбородок.

Саймон промолчал. Он не помнил всего, но помнил, насколько изменился сам. Люди и впрямь могут вынести очень много, но он знал, как мало остается в тебе от того, кем ты был прежде.

– А я тебя помню, – вдруг сказал Марк. – Мы встречались, когда вы собирались в адские измерения. Тогда ты не был человеком.

– Не был, – преодолевая неловкость, подтвердил Саймон. – Но я не так уж много об этом помню.

– С тобой тогда был один парень, – продолжал Блэкторн. – Волосы словно солнечная корона, и глаза словно адский огонь. Нефилим из нефилимов. Я слыхал о нем кое-что. И… и восхищался им. Он вложил мне в руку колдовской огонь, и это… это для меня очень много значило. Тогда.

Саймон не мог этого вспомнить, но догадался, о ком говорит Марк.

– Джейс.

Марк кивнул почти рассеянно.

– Он сказал: «Покажи им, из чего сделан Сумеречный охотник. Покажи им, что не боишься». И я думал, что показал им всем – и Дивному народу, и Сумеречным охотникам. Мне было страшно, но это меня не остановило. Я принес весть Сумеречным охотникам и рассказал им, что Дивный народ их предал и объединился с их врагом. Я сказал им все необходимое, чтобы они сумели защитить Город Стекла. Я предупредил их, и Дикая Охота могла убить меня за это. Но я думал: пусть я погибну, но буду знать, что мои братья и сестры спасены и все запомнят меня как настоящего Сумеречного охотника.

– Так и вышло, – сказал Саймон. – Ты принес весть. Идрис отстояли, и твои братья и сестры спасены.

– Какой я герой, – пробормотал Марк. – Доказал свою верность. А Сумеречные охотники оставили меня гнить тут.

Лицо его снова искривила презрительная гримаса. В сердце у Саймона страх мешался с жалостью.

– Я пытался оставаться Сумеречным охотником даже здесь, в глубине Волшебного царства, и чем это для меня обернулось? «Покажи им, из чего сделан Сумеречный охотник»! А из чего сделаны Сумеречные охотники, если они бросают своих? Если выкидывают сердце ребенка, словно мусор на обочину дороги? Скажи мне, Саймон Льюис, если Сумеречные охотники именно такие, то зачем мне быть одним из них?