Морин Джонсон - Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга II

Саймон не помнил, как это случилось. Но где-то в глубине подсознания, там, где нет мыслей, а только ощущения, он никогда не забывал эти чувства – боль, предательство, потерю. И ему никогда не приходило в голову, что мама тоже может это помнить.

– Какая глупость. – Она стерла со щек слезы, встряхнулась. – Не знаю, с чего это я вдруг так расчувствовалась. Просто… Просто мне показалось, что нужно тебе это сказать, а потом ты появился здесь, как будто так и должно быть всегда, и…

– Мам. – Саймон за руку поднял ее со стула и крепко обнял. Она внезапно показалась ему ужасно маленькой, и он невольно задумался, как тяжело ей приходилось работать все эти годы, чтобы защитить его. Теперь настала его очередь делать все, чтобы защитить ее. Теперешний Саймон – вовсе не тот Саймон, что жил здесь два года назад. Вовсе не тот Саймон, который признался матери, что он вампир, и его за это выгнали из дома. Но, может, его мама тоже изменилась. Может быть, одного неправильного выбора ей оказалось достаточно, чтобы никогда больше этого не повторять; может быть, пора перестать обвинять ее в предательстве, которого к тому же ни он, ни она толком не помнят. – Мам, я знаю. И я тоже тебя люблю.

Она отстранилась – настолько, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Ну а у тебя что? Что ты должен был мне сказать?

Ой, да ничего особенного. Я просто тут недавно присоединился к секте сверхъестественных демоноборцев, которые запрещают мне видеться с тобой, вот и все.

Как-то не очень это подходило к обстановке.

– Я утром тебе скажу, – вывернулся Саймон. – А то ты устала, как мне кажется.

Мама улыбнулась. Усталость и впрямь была написана у нее лице.

– Утром, – повторила она. – Добро пожаловать домой, Саймон.

– Спасибо, мам, – отозвался он, каким-то чудом умудрившись не потерять дар речи.

Саймон дождался, пока она исчезнет за дверью своей спальни, дождался, пока не раздастся ее негромкий храп. Потом быстро нацарапал записку с извинениями, что уезжает так внезапно. И ни с кем не прощаясь.

Сестра тоже храпела – хотя, как и мама, она отказывалась это признавать. Храп было слышно даже из кухни, если сидеть тихо. Если бы Саймон захотел, он мог бы разбудить ее. Мог бы даже сказать ей правду – или какую-то правдоподобную версию. Ребекке можно доверять – она умеет не только хранить секреты, но и понимать их. Можно было сделать то, ради чего Саймон сюда пришел: попрощаться с ней и попросить любить и защищать маму за них двоих.

– Нет.

Он произнес это еле слышно, но по пустой кухне все равно пошло гулять эхо.

Закон, конечно, суров, но в нем полно лазеек. Разве Клэри не говорила ему об этом? Находились Сумеречные охотники, которые умудрялись не расставаться со своими близкими из мира простецов – Саймон и сам тому подтверждение. Может, Клэри ради этого его сюда и привела сегодня ночью – не попрощаться, а понять, что он не может этого сделать. И не сможет никогда.

«Это не навсегда», – выскользнув за дверь, мысленно пообещал Саймон маме и сестре. Постоял, пытаясь уговорить себя, что это вовсе не трусость – уйти, не сказав ни слова. Молчаливо пообещал, что это не конец. Что он найдет способ вернуться. И хотя рядом не было никого, кто мог бы оценить его безупречный шварценеггерский акцент, Саймон громко поклялся вслух:

– Я вернусь.

Клэри просила позвать ее, когда он будет готов вернуться в Академию, но пока Саймон не хотел этого делать. Странно это все-таки: уже на следующий день никто не сможет помешать ему навсегда поселиться в Нью-Йорке. После Восхождения он станет настоящим Сумеречным охотником. Больше не будет школы, тренировочных заданий, бесконечных дней и ночей, лишенных кофе. Саймон не очень-то задумывался, что будет дальше: он знал, что вернется в родной город и останется в Институте, по крайней мере на какое-то время. Не было никакой причины так сильно тосковать по Нью-Йорку, если вот-вот он окажется так близко к дому, что, считай, вернется навсегда.

Вот только Саймон понятия не имел, кем он будет, когда вернется. Когда пройдет через Восхождение. Если пройдет. Если не случится ничего ужасного, когда он сделает глоток из Кубка Смерти.

А правда, что значит стать Сумеречным охотником? Он станет сильнее и быстрее, это точно. Сможет наносить на кожу руны и видеть сквозь чары иллюзий. Можно было бы составить длинный список того, что он сможет делать после Восхождения, – но Саймон понятия не имел, что он при этом будет чувствовать. Вряд ли, конечно, один глоток из волшебного кубка сразу же превратит его в самовлюбленного, сверхъестественно красивого и отчаянно рискового сноба, типа… ну да, типа всех остальных Сумеречных охотников, которых он знал и любил. И вряд ли превращение в Сумеречного охотника автоматически заставит его возненавидеть «Подземелья и драконов», «Звездный путь» и все технологические и культурные изобретения, появившиеся после девятнадцатого века. Но кто может знать это наверняка?

И дело не только в непонятном превращении из человека в ангельского воина. Саймон был уверен, что, по всей видимости, если он переживет Восхождение, то к нему вернутся все воспоминания. Воспоминания о первоначальном Саймоне, «настоящем» Саймоне. О том самом Саймоне, которого люди считали навсегда ушедшим (между прочим, убедить их в этом стоило ему огромного труда!). А теперь он возьмет и вернется – и захватит его мозг целиком. Наверное, нужно этому радоваться, но он бы все-таки предпочел, чтобы тот Саймон так и оставался лишь частью его мозга, как сейчас. Что, если тому Саймону – тому Саймону, который спас мир, тому, в которого сначала влюбилась Изабель, – не понравится тот Саймон, которым он стал? Что, если он глотнет из Кубка и снова потеряет себя теперешнего?

От этих мыслей пухла голова. Невозможно думать о себе как о таком количестве совершенно разных людей.

Саймон хотел провести последнюю ночь в городе именно как теперешний Саймон: Саймон-простец, близорукий любитель манги.

И он все еще хотел супа с клецками.

Он не спеша шел по Флэтбушу, впитывая такие знакомые ночные шумы Нью-Йорка: сирены, строительный грохот, гудки автомобилей, перемешанные уже не с таким знакомым хриплым лаем зачарованных фейских собак, тявкающих на голубей. Он пересек Манхэттенский мост – металлические фермы гудели под ногами, когда мимо проносились поезда подземки. Сквозь туман пробивались огни Уолл-стрит. Саймон был уверен, что Нью-Йорк полон магии еще до того, как узнал о демонах и Нижнем мире. Может быть, именно поэтому он так легко смирился с существованием Мира Теней – потому что в этом городе было возможно всё.

Очень кстати мост довел его до самого сердца Чайнатауна. Саймон заглянул в любимую лавочку, заказал с собой порцию супа с клецками, и мысли его сами собой вернулись к Изабель. Интересно, а вдруг она где-то здесь, повергает очередных злодеев своим золотым кнутом? Голова шла кругом – потому что, если вдуматься, он действительно встречался с настоящей супергероиней.