Array Коллектив авторов - Притяжение Андроникова

– Иван Иванович никогда, никогда ни слова не говорил об этом… Но он обижен, обижен на Андроникова. Слишком много там вольностей…» [91]

Стоило бы учесть реакцию Соллертинского на дружеские шаржи, которую с обезоруживающей самоиронией воспроизводил сам Ираклий Луарсабович в рассказе «Трижды обиженный», или вспомнить письмо Шостаковича к Ивану Ивановичу, где он доброжелательно признавался: «Хотел написать тебе весёлое письмо, чтобы развеселить тебя хоть немного, но не сумел. Не Ираклий Андроников я и не засл. артист республики Образцов» [92], – и отнестись к свидетельству Бетти Шварц с должным пониманием.

Но нельзя, увы, вычеркнуть из памяти строки другого послания, адресованного Шостаковичем музыковеду И. Д. Гликману. В нём Дмитрий Дмитриевич пишет: «Высококвалифицированный Андроников в своих воспоминаниях и „устных рассказах”, посвящённых Ивану Ивановичу, допускает слишком много шутовства горохового… Очень хорошо, что ты напомнил о том, что Иван Иванович был одной из самых трудолюбивых и трагических фигур нашего века, что он был одним из остроумнейших людей нашего века, что он никогда не был шутом гороховым» [93].

Спеша сгладить остроту высказывания, Исаак Давыдович Гликман немедленно дополняет его комментарием: «Шостакович ценил талант Ираклия Андроникова, но полагал, что в его показе И. И. Соллертинского чересчур заострялась эксцентричность Ивана Ивановича, вследствие чего его портрет для неосведомленной публики приобретал характер гротеска. Вместе с тем повествование Ираклия Андроникова о Соллертинском, взятое в целом, было проникнуто любовью к Ивану Ивановичу» [94].

Будто в ответ Ираклий Луарсабович публикует статью «Слово о Соллертинском» (в более поздних изданиях под говорящим заголовком «О Соллертинском всерьёз») с посвящением Д. Д. Шостаковичу. В этой цельной аналитической работе – а статья представляет собой отзыв на книгу Соллертинского «Музыкально-исторические этюды» – Андроников-учёный выходит за рамки обычной рецензии, глубоко проникая в творческий метод Ивана Ивановича, убедительно показывая масштаб его просветительского труда, ценность научно-критического наследия и, надо заметить, нимало не уступает в этом Андроникову-рассказчику, оживлявшему в устных новеллах колоритную фигуру И. И. Соллертинского. Вдова Ивана Ивановича, Ольга Пантелеймоновна, высоко ценила роль Андроникова в сохранении памяти о муже. Её письма к Ираклию Луарсабовичу являют пример добросердечия и дружеского расположения. Рассказывая о вечере в Ленинградском доме композиторов, посвящённом 25-летию со дня кончины Соллертинского (И. Л. Андроников не сумел побывать там из-за болезни), она пишет: «В начале вечера принесли от Вас телеграмму, которая была встречена бурной овацией. Я сожалею, что не попросила её себе, пусть сделают копию и отдадут мне, конечно, если Вы не возражаете» [95]. В другом письме Ольга Пантелеймоновна сетует на присущую ей скромность и нежелание обременять кого бы то ни было личными проблемами, но тут же доверительно сознаётся: «Я удивляюсь, как я с Вами осмелела и стала просить. Дело в том, что с Вами очень легко иметь дело и легко к Вам обращаться, что далеко не со всеми людьми бывает» [96].

Ираклий Луарсабович, со своей стороны, принимал деятельное участие в жизни Ольги Пантелеймоновны и её близких, хлопотал о решении возникавших время от времени вопросов. С радостью откликнулся он на издание монографии «И. И. Соллертинский. Жизнь и наследие», подготовленной музыковедом Л. В. Михеевой, супругой Дмитрия Ивановича – сына И. И. Соллертинского, и предпослал книге вступительное слово.

Вообще, активная переписка – ныне она хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства – связывала И. Л. Андроникова со многими музыкантами и музыкальными деятелями того времени.

Письма и телеграммы приходят от именитой супружеской четы – лингвиста В. В. Виноградова и вокального педагога Н. М. Малышевой. Послания эти исполнены любви и «сердечной горячности», за которую сама Надежда Матвеевна благодарит Ираклия Луарсабовича в одном из писем. Рядом с ними небольшая записка от дирижёра, композитора и педагога Г. Я. Юдина (кузена пианистки М. В. Юдиной, чью «необыкновенную духовную мощь» отмечал И. Андроников). В ней приглашение на творческий вечер с припиской: «Обстоятельства смерти П. И. Чайковского обсудим при первой личной встрече» [97]. Здесь же поздравительные телеграммы: с 60-летием – от Эмиля, Фаризет и Елены Гилельс; с присвоением звания народного артиста СССР – от Д. Б. Кабалевского; любопытная телеграмма от «соинфарктника» К. П. Кондрашина с пожеланиями здоровья и надеждой на «многие будущие интересные встречи» [98]. И. Д. Гликман приветствует друга: «ДОРОГОЙ ЛЮБИМЫЙ БЕСЦЕННЫЙ ИРАКЛИЙ ПОЗДРАВЛЯЮ ДНЁМ РОЖДЕНИЯ ШЛЮ НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ ОБНИМАЮ ТЕБЯ НЕЖНО С ТРЕПЕТОМ СЕРДЕЧНЫМ НАВСЕГДА ТВОЙ = ИСААК ГЛИКМАН» [99].

Большого внимания заслуживает следующая телеграмма: «ДОРОГОЙ ИРАКЛИЙ ЛУАРСАБОВИЧ СЕРДЕЧНО ПОЗДРАВЛЯЕМ ВАС ПРЕКРАСНОЙ ДАТОЙ ЖЕЛАЕМ ЗДОРОВЬЯ ИСКРЕННЕ ВАШИ = ДОРЛИАК РИХТЕР» [100]. Читая её, вспоминаешь слова благодарности и восторга, обращённые Ираклием Луарсабовичем к великому пианисту. Они достойны того, чтобы процитировать их полностью:

«Святослав Теофилович!

Я не пишу дорогой, потому что это слово изношено, а обращаться к Вам со стёртыми словами – это оскорбить самого себя и то чувство, которое вот уже два дня переполняет душу и всё время заставляет думать о том, как может быть такое, без надежды найти объяснение да в сущности и не веря, что его можно найти. Здесь проходит черта, отделяющая великие явления от того – сверхвеликого, которое поразило вчера как откровение в высочайшем, библейском значении и наполнении этого слова. Сколько раз я слышал Вас, и каждый раз это новое, ещё небывалое совершенство, превосходящее Ваше же совершенство. Новое своей огромностью, открытостью, смелостью, благородством, когда музыка как бы материализуется и между Вами и человеком нет преград, нет преград между Вами и теми, чью музыку Вы сотворяете вновь. Вы наполняете души людей гордостью. Вы возвышаете их. Простите меня за эти деревянные строки, я пишу Вам без надежды выразить то, что чувствую и что думаю. Но решаюсь на это, зная, что Вы не осудите. Боже! Как возможно, чтобы каждый раз было выше и выше» [101].

В орбите внимания И. Л. Андроникова было столько великих музыкальных имён, что для одного только перечисления их потребовалась бы отдельная статья.

Со студенческих лет длилась дружба писателя с Исааком Гликманом и Николаем Рабиновичем. Не прерывалось общение с главой советской фортепианной школы Генрихом Нейгаузом и его сыном Станиславом, художником поэтичным, благородным и скромным, как отзывался о нём Ираклий Луарсабович.