Мэттью Стерджис - Обри Бердслей

Бердслей решил сделать подарок Денту, который позволил опубликовать в альбоме рисунки из выпущенных им изданий и из «Желтой книги». Он создал композицию «Возвращение Тангейзера на гору Венеры», переработав рисунок 1891 года, которым восхищался издатель. Дента такой поступок не оставил равнодушным. «Меня очень тронул этот прекраснейший рисунок, – писал он Элен Бердслей. – Боже, сохрани жизнь вашему мальчику!»

Под влиянием всего этого Дент решил предложить Бердслею проиллюстрировать «Путь паломника» Джона Беньяна – аллегорическое повествование о тернистом пути через болото отчаяния, долину тени смерти, ярмарку тщеславия и другие места, по которому следует герой повествования Кристиан (христианин), направляющийся в Небесный град. Издатель отправил художнику письмо. «Не отказывайтесь сразу! Возьмите книгу и прочитайте ее. Вы знаете, что такое настоящее страдание… Я считаю, что, если вы сможете сделать иллюстрации к “Пути паломника”, эта работа станет для вас вечным памятником». Книгу Обри приобрел, но нет никаких свидетельств, что он ее прочитал, а тем более начал иллюстрировать.

Рисунок для Дента был не единственным подарком, который сделал той осенью Бердслей. Уильяму Ротенштейну и Глисону Уайту он подарил композицию на титул их ежегодного альманаха The Pageant , лорду Карнарвону – виньетку для каталога его библиотеки, а The Parade – так называемый свиток.

Смитерс не одобрял такую щедрость. Ему было жалко не столько самих работ, сколько времени, потраченного на них Бердслеем. Все понимали, что его остается катастрофически мало. Обри мог бы потратить это время на него… Впрочем, в разговоре с Фредериком Эвансом Леонард цинично отметил, что после смерти Бердслея цены на его работы вырастут до небес. Когда художник вознамерился нарисовать новый плакат для Анвина, Смитерс напомнил ему, что не надо пренебрегать своими прямыми обязанностями. Пора вернуться к Ювеналу. Его побуждал к действию двойной успех «Похищения локона» и «Лисистраты», но Бердслею оказалось трудно сосредоточиться на третьей большой книге.

Обри приступил к «Сатирам», не имея четкого плана работы. Он сделал пять иллюстраций (по два рисунка Бафилла и Мессалины и композицию, которую назвал «Подсматривающий, или Нетерпеливый прелюбодей»), а также еще один фронтиспис. На этом интерес Бердслея к римлянину иссяк. Сатиры Ювенала присоединились к списку незавершенных работ, включавшему «Историю Венеры и Тангейзера», «Застольные беседы», «Али-Бабу» и «Секрет Нарцисса». Тем не менее Обри говорил, что обязательно к ним вернется.

Им завладела новая мысль. В свое время Бердслей включил в рукопись «Истории Венеры…» краткое описание «Золота Рейна», и сейчас решил развить эту тему, но отдельно. Нужно сделать иллюстрированный пересказ сюжета оперы Вагнера. Это будет первый том новой серии. Смитерс, воодушевленный тем, что Бердслей загорелся этой идеей, одобрил его план [13].

Пришли новости о «Савое» – радоваться было нечему. Первоначальный всплеск интереса к журналу сошел на нет. Продажи начали падать. Смитерс решил переплести нераспроданные экземпляры первых номеров и реализовать их в виде книг. Участие Бердслея в этой работе было минимальным – ему предстояло сделать только новую обложку для каждого выпуска. Рисунок «Женщина в белом», опубликованный в номере, вышедшем в сентябре, Обри создал еще в 1894 году под впечатлением работ Фредерика Эванса, а «Смерть Пьеро» включили в следующий номер.

Бердслей снова предложил опубликовать в «Савое» стихи Грея, но, судя по всему, редакторский контроль над «художественной» частью журнала он утратил. Рисунки Хортона продолжали в нем появляться, но Саймонс все громче говорил о традициях. На страницах «Савоя» стало больше экслибрисов XVIII века, рисунков Россетти и иллюстраций Блейка. Особого упоминания заслуживает появление в октябрьском номере карикатуры Фила Мэя. Этот художник соперничал с Бердслеем как выдающийся рисовальщик того времени. Реалии у него были другие – комические и «помойные», далекие от дендистского эстетизма Бердслея, как небо от земли, но при этом оба пользовались схожими приемами, адаптируя японскую технику рисования к современным вкусам. Стиль у каждого был личный, неповторимый. У Бердслея и Мэя имелись общие друзья – Брэндон Томас, Дуглас Слейден и Уильям Ротенштейн, но свидетельств того, что они встречались друг с другом, практически нет. Известно, что Мэй восхищался подарочным изданием «Похищения локона».

Бердслей посчитал, что карикатура Мэя в «Савое» выглядит очень неуместно. Так или иначе, Смитерс был вынужден объявить, что с января выпуск журнала будет прекращен.

В литературных и художественных кругах Лондона к краху «Савоя» отнеслись по-разному. Хьюберт Кракенторп убеждал Гранта Ричардса приобрести права на название и стать его новым редактором. «Савой» сможет возродиться из пепла, порвав с традицией Бердслея. У него отличные шансы на успех. Йейтс неохотно признал справедливость этого предположения. «Мы могли бы выжить, если бы журнал не ассоциировался с Обри», – писал он впоследствии. Справедливость сказанного подтвердилась самым неожиданным образом. Йейтс отправил в крупную ежедневную газету письмо, в котором пожаловался на интриги У. Г. Смита против журнала. Ему сказали, что опубликовано оно не будет, так как в нем речь идет и о Бердслее. Их редактор взял за правило никогда не упоминать это имя.

Осенью 1896 года о Бердслее практически ничего не писали в прессе и мало говорили в салонах, но Смитерс не собирался опускать руки. Он решился на смелый шаг и бросил молчавшим перчатку. Правда, они посчитали сие вовсе не вызовом, а мерой экономии. Так или иначе, издатель заявил, что последний номер «Савоя» будет целиком состоять из произведений его художественного и литературного редактора.

Уязвленный почти полным отсутствием своих работ в предыдущих выпусках, хотя во многом этого было вызвано тем, что он тяжело болел, Бердслей загорелся идеей и объявил о намерении создать для восьмого номера «Савоя» несколько «убийственных» рисунков. При этом в ноябре он представил в редакцию свое третье поэтическое произведение. Обри не забыл, как пренебрежительно отнесся Саймонс к «Балладе о цирюльнике», и решил на сей раз снискать лавры переводчика. В данном литературном опыте – переводе 101-й оды Катулла – продолжилась тема прощания, которая тянется через работы Бердслея от «Смерти Пьеро» до «Возвращения Тангейзера»…

Впрочем, издатель и здесь был практичен. Дело в том, что оды Катулла, выпущенные им в 1894 году, перевел Ричард Бартон, и перевод нельзя было назвать удачным. Во всяком случае, так считали знатоки, в первую очередь такие, кто мог прочитать стихи древнеримского поэта на латыни. Смитерс и сам рискнул перевести Катулла, правда в прозе. Вот отрывок из его перевода.