Сборник статей - Русское искусство II. Неучтенные детали

Происхождение этих кодексов, личность их вкладчиков и даты создания живописного декора не известны, однако эти лакуны отчасти восполняются другими экземплярами. Они позволяют определить круг заказчиков декорации и сузить время возникновения традиции. Ключевым в этом отношении памятником является Евангелие 1606 г., вложенное в кремлевский Архангельский собор архиепископом Арсением Элассонским (Музеи Московского Кремля) 73 73 Мартынова М. В . Евангелие Архангельского собора // Россия и христианский Восток. Сборник статей. Вып. 2–3. М., 2004. С. 149–154; Борис Годунов. От слуги до государя всея Руси [Каталог выставки]. М.: Музеи Московского Кремля, 2015. Кат. 39–40. С. 158–161. . В нем сохранилась полистная вкладная запись, появившаяся между 1615 и 1622 г., однако серебряный оклад, по-видимому, изначально украшавший именно эту книгу, а затем перенесенный на позднейшее печатное Евангелие, был исполнен по заказу того же Арсения в 1608/1609 г. Этим временем следует датировать и роспись гравюр, сравнительно скромную, но включающую полноценные живописные фигуры евангелистов и их символов, исполненные профессиональным столичным иконописцем. Еще один экземпляр в собрании Музеев Кремля происходит из Богоявленского монастыря в Москве, куда был вложен одним из князей Волконских ранее конца 1620-х гг. (кодекс опознается в писцовой книге Костромы 1627–1630 гг.) 74 74 Баженов И. В. Костромской Богоявленско-Анастасиин монастырь. Кострома, 1913 (репринт: Кострома, 2006). С. 48–49. Ненум. илл. Выдержка из писцовой книги 1627/28–1629/30 гг., где упоминается этот кодекс, отмечается его рукописный декор и описывается серебряный оклад: Костромская икона XIII–XIX веков / Авт.-сост. Н. И. Комашко, С. С. Каткова. М., 2004. С. 655. . Он сохранил роскошный серебряный оклад, полихромную роспись гравюр и орнаментальных украшений, получивших отсутствовавшие в оригинале элементы – навершия заставок и обрамления начальных страниц четырех Евангелий. Столь же замысловато декорировано Евангелие нижегородского соборного протопопа Саввы Евфимиева (происходит из Вознесенского Печерского монастыря; Нижегородский художественный музей), хотя его гравюры-миниатюры выглядят несколько скромнее, чем в Евангелии из Костромы 75 75 Балакин П. П. Древнерусское искусство. Каталог / Нижегородский государственный художественный музей. Нижний Новгород, 2001. С. 110–111. Кат. 4. Ненум. илл. между с. 128–129. Воспроизведение гравюр, миниатюры и листов с рукописным орнаментом: Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. Сборник. Т. 11. Памятники истории Нижегородского движения в эпоху Смуты и земского ополчения 1611–1612 гг. Нижний Новгород, 1912. Илл. между 80–81, 96–97, 112–113, 128–129, 144–145, 160–161, 176–177, 192–193, 208–209, 224–225, 240–241. Н. Е. Мнёва, М. М. Постникова-Лосева и А. Н. Свирин ошибочно считали это Евангелие рукописью, относили его к 1625 г., а вкладчика Савву Евфимиева называли художником ( Мнёва Н. Е., Постникова-Лосева М. М. Миниатюра и орнаментальные украшения рукописей // История русского искусства / Под ред. И. Э. Грабаря, В. С. Кеменова, В. Н. Лазарева. Т. 4. М., 1959. С. 467–468; Свирин А. Н. Искусство книги Древней Руси XI–XVII вв. М., 1964. С. 136). . Согласно надписи в орнаментированном медальоне, датированной 1625 г., «… Евангелие тетро писано золотом, травы розными и краски и уагелисты и Семиона писаны в лицах». В полном соответствии с этим с перечнем украшений в нижегородском Евангелии находятся не только композиции на основе гравюр, но и самостоятельная миниатюра – образ Симеона Столпника в рамке, обыгрывающей мотивы архитектурных обрамлений фигур евангелистов.

Таким образом, вполне очевидно, что идея роскошного иллюминирования печатного Евангелия возникла чуть ли не сразу после появления издания 1606 г. и довольно быстро оказалась востребованной крупными вкладчиками из среды высшего духовенства и столичной аристократии. Замечательным подтверждением этого вывода служит еще один ранний декорированный экземпляр Евангелия Анисима Радишевского – Евангелие Благовещенского собора в Казани, вложенное туда казанским митрополитом Ефремом (Национальный музей Республики Татарстан) 76 76 Автор благодарит руководство и сотрудников Национального музея Республики Татарстан за любезную помощь в изучении Ефремова Евангелия. Памятник неоднократно упоминался и воспроизводился в популярных изданиях, но ему не посвящено ни одного специального исследования, кроме дореволюционной статьи ( Анастасий (Александров), епископ. Ефремово Евангелие 1606 года Благовещенского кафедрального собора г. Казани // Православный собеседник. 1913. Первое полугодие (март). С. 492–494; см. также сравнительно подробную характеристику: Дульский П. М. Памятники казанской старины. Казань, 1914. С. 42–47). . Запись об этом помечена 7122, то есть 1613/1614 г., но, поскольку Ефрем скончался 26 декабря 1613 г., оформление и вклад кодекса, несомненно, предшествуют этой дате. В той же записи подчеркивается, что именно Ефрем (тогда – первенствующий архиерей Русской Церкви) венчал на царство царя Михаила Романова. Коронация первого государя из новой династии состоялась 11 июля 1613 г., и «прописка» Евангелия, очевидно, была следствием этого события. Этой версии соответствует сообщение той же записи, согласно которой «труды и тщанием еже прописася сие Евангелие … златом и с вапы государева мастера Парфения по реклу Богдана Перфирьева сына золотописца…». Запись говорит о золотописце Посольского приказа, известном и по другим источникам 77 77 Лисейцев Д. В. Посольский приказ в эпоху Смуты. М., 2003. С. 190–191. В начале XVII в. в Посольском приказе служил и золотописец Василий Перфирьев. Д. В. Лисейцев считает его отцом Богдана (то есть Парфения) Перфирьева, однако этому противоречит не известная исследователю запись Ефремова Евангелия, в которой Парфений-Богдан именуется «Перфирьевым сыном», а не «Васильевым сыном». Скорее всего, речь идет о родных братьях, а общность их профессиональных занятий позволяет предположить, что они происходили из семьи золотописцев и иконописцев. . Очевидно, митрополит смог воспользоваться услугами служащего дипломатического ведомства с разрешения нового царя, благодарного казанскому владыке. Этим объясняется невероятная пышность украшения кодекса, позволяющая видеть в Парфении Перфирьеве и квалифицированного иконописца, и гениального орнаментатора, не случайно оказавшегося на должности, которая предполагала оформление царских жалованных грамот и посланий иностранным государям. Навыки, полученные мастером в этом деле, и не в последнюю очередь знакомство с декором поступавших в Москву европейских грамот, нашли прямое отражение в декорации Ефремова Евангелия, в которой заметную роль играют геральдические мотивы – гербовые щиты, короны, двуглавый орел, модифицированная «роза Тюдоров» и прочие детали 78 78 Подобные мотивы нередко встречаются в составе орнаментики русских грамот XVII в. и, несомненно, восходят к западным образцам – грамотам, которые, несомненно, были доступны золотописцам Посольского приказа или даже специально выдавались им для заимствования декоративных и актуальных геральдических мотивов. .