Элизабет Ланди - Тайная жизнь великих художников

Каким сегодня нам представляется Сальвадор Дали? Многие искусствоведы на дух не принимают его послевоенные работы, именуя их пошлым самолюбованием; кое-кто заходит еще дальше, подвергая осмеянию его творчество в целом. Некий современный критик отозвался о нем так: «…ребячливый извращенец, чье умение вызывать незаслуженные восторги вычурной продукцией своего мизантропического сознания до сих пор вызывает оторопь». Но чего у Дали никому не отнять, так это влияния на умы: ведь именно он изобрел понятие жизни как искусства.

В 1930-е годы круг общения четы Дали включил аристократов, гордившихся своей богатой и славной родословной. Однажды на званом ужине Дали атаковала Мадина ди Висконти, она пыталась донести до художника, что основателем ее рода считается Юлий Цезарь. Уязвленная тем, что столь блестящий предок не впечатлил художника, она добавила: «И, кстати, моя мать была Пападополи». Внезапно Дали оживился: «Ага! Теперь я понял!» Затем он повернулся к приятелю и спросил театральным шепотом: «Что такое «пападополи»?» Приятель объяснил: «Пападополи — аристократическая венецианская фамилия. А ты о чем подумал?» — «Ох! — сказал Дали. — Вы должны извинить меня, Мадина, я решил, что «пападополи» — это нечто вроде гигантского утконоса».

В Лондоне Дали должен был прочесть лекцию, озаглавленную «Паранойя, прерафаэлиты, Харпо Маркс [25] Харпо Маркс (1888–1964) — второй по старшинству из братьев Маркс, популярной династии американских комедийных актеров. (Прим. перев.) и фантомы», и, конечно, его появление в зале, как всегда, вызвало фурор. Одной рукой он держал на поводке двух русских волкодавов, в другой бильярдный кий и при этом был одет в водолазный костюм устаревшего образца, а его шлем венчала крышка от радиатора с логотипом «Мерседеса».

Дали попробовал заговорить и обнаружил, что в герметичном шлеме ему нечем дышать. Публика радостно наблюдала, как он ловит ртом воздух, полагая, что это входит в сценарий. Наконец двое приятелей художника сообразили, что тут что-то не так. Они принялись лихорадочно сбивать молотком болты на шлеме. И неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы рабочий сцены не принес гаечный ключ и не вызволил едва не задохнувшегося Дали.

Во время Второй мировой войны Дали дружил с американским публицистом Хербом Каном, который предложил устроить благотворительный вечер в пользу европейских художников. Дали загорелся этой идеей: они закатят сюрреалистический бал в полном смысле этого слова. Он быстренько составил список необходимого для бала, включавший две тысячи елок, четыре тысячи мешков из рогожи, самую большую кровать, какую только можно найти в Голливуде, разбитый автомобиль, некоторое количество голых манекенов, с десяток диких животных, в том числе тигренка и жирафа, и тысячу двести туфель, в которых подадут первое блюдо. Кан рьяно взялся выполнять указания. Кровать на десять персон он нашел в голливудском павильоне звукозаписи, разбитый автомобиль — на свалке, манекены — в универмаге. Зоопарк согласился выделить животных, за исключением жирафа — его было трудно транспортировать.

Гости на «Сюрреалистическую ночь в заколдованном лесу» прибыли со всех концов Соединенных Штатов; здесь были Вандербильты, Альфред Хичкок, Боб Хоуп, Бинг Кросби, Джинджер Роджерс и Кларк Гейбл. Когда благотворительный праздник закончился, Кан принялся подводить итоги: рука, сломанная в трех местах (дикие животные постарались?), и счет, по величине намного превосходивший сумму пожертвований. Голодающим европейским художникам посылать было нечего.

НА ЛЕКЦИЮ В ЛОНДОНЕ САЛЬВАДОР ДАЛИ ЯВИЛСЯ ОБЛАЧЕННЫМ В ГРОМОЗДКИЙ ВОДОЛАЗНЫЙ КОСТЮМ И В СОПРОВОЖДЕНИИ ДВУХ РУССКИХ ВОЛКОДАВОВ. ОН ЕДВА НЕ ЗАДОХНУЛСЯ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЕГО ДРУЗЬЯ СНЯЛИ С НЕГО ШЛЕМ.

6 ИЮЛЯ 1907 — 13 ИЮЛЯ 1954

АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: РАК

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: МЕКСИКАНКА

ПРИЗНАННЫЙ ШЕДЕВР: «АВТОПОРТРЕТ С ТЕРНОВЫМ ОЖЕРЕЛЬЕМ И КОЛИБРИ» (1940)

СРЕДСТВА ИЗОБРАЖЕНИЯ: МАСЛО, ХОЛСТ

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СТИЛЬ: СЮРРЕАЛИЗМ

КУДА ЗАЙТИ ПОСМОТРЕТЬ: ЦЕНТР ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИИ ГАРРИ РЭНСОМА В УНИВЕРСИТЕТЕ ШТАТА ТЕХАС, ОСТИН

КРАСНОЕ СЛОВЦО: «Я ПИШУ МОЮ СОБСТВЕННУЮ РЕАЛЬНОСТЬ».

Фрида Кало говорила, что в ее жизни было две великих трагедии. Первая — несчастный случай на трамвайных путях, закончившийся для юной Фриды переломом позвоночника, множественными переломами таза и раздробленной ступней; ей всю жизнь приходилось превозмогать мучительную боль. Второй трагедией был Диего. Дважды муж (и дважды неверный), который изводил ее нескончаемыми изменами. «Диего был большей трагедией», — утверждала Фрида.

Однако обе катастрофы принесли ей неожиданные преимущества. Долгое выздоровление после аварии предоставило возможность и пробудило желание рисовать, а боль стала ее самой важной темой. Ривера, несмотря на многие недостатки, обеспечивал ей комфорт, сделал ее известной и всегда относился к ней с нежностью. Страданий, пережитых Кало, никому не пожелаешь, но было бы ее искусство без них столь же великолепным?

Гильермо Кало и Матильда Кальдерон-и-Гонсалес составляли странную пару. Он был немецко-венгерским евреем-атеистом, она — мексиканской католичкой индейского происхождения. У супругов родились четыре дочери, третью назвали Магдалена Кармен Фрида. (В 1930-х годах на волне антифашистских настроений в Мексике Фрида начала писать свое немецкое имя на испанский лад, выпустив одну букву; не Frieda, a Frida.) Ребенком она переболела тяжелой болезнью (вероятнее всего, полиомиелитом), и в результате прихрамывала на правую ногу. В 1923 году отец записал ее в самую престижную среднюю школу Мехико, где она, во-первых, увлеклась левыми политическими взглядами, а во-вторых, ей посчастливилось наблюдать, как художник расписывает стену в школьном актовом зале, — этим художником был Диего Ривера.

17 сентября 1925 года ее жизнь и планы на будущее резко изменились, когда в автобус, в котором она ехала, врезался сошедший с рельсов трамвай. Фриду пронзило железным прутом, она получила страшные травмы: перелом позвоночника в нескольких местах, сломанную ключицу, два сломанных ребра, разбитые тазовые кости, одиннадцать трещин на правой ноге и раздробленную левую ступню. Прут вонзился в нее сверху и вышел через пах — позже Кало говорила, что потеряла девственность в дорожной аварии. Месяц она провела в больнице, закованная в гипс, неподвижно лежа на вытяжке, затем долгие месяцы дома в постели. Поскольку скука мучила ее не меньше, чем боль, она искала, чем бы себя развлечь. И решила заняться живописью. У Кало не было никакой художественной подготовки, если не считать школьных уроков рисования; склонности к искусству она прежде тоже не проявляла. Но лежа в гипсе и металлических корсетах, она вдруг воспылала страстью к живописи, и силе этой страсти была под стать только сила ее таланта.