Александр Мусин - Церковная старина в современной России

Однако модернизация облика древнего храма или монастырского комплекса в результате «псевдореставрации» и евроремонта подсознательно преследует еще одну цель – продемонстрировать неизменность современной трактовки Православия, ее соответствие церковной традиции, отсутствие исторического многообразия в церковной жизни. У прихожанина и посетителя похищается сама возможность сравнивать сегодняшний православный быт с историческим Православием. Уничтожение подлинной памяти о христианстве Древней Руси, воплощенной в иконографии, стилистике и колорите фресок, в неровной поверхности храмовых стен, говоря языком закона, в «исторических чертах, подлежащих охране», закрывает для нас возможность ощутить духовные переживания наших предков, осознать тот плюрализм, открытость и жизнелюбие, которые были присуще древнерусскому Православию как части вселенской Веры. В свое время наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов) открыл в Успенском пещерном соборе фрески XVI в., написанные, скорее всего, рукой прпмч. Корнилия и печально предрек: «Умру – забьют опять». Действительно, в 1975 г. фрески были закрыты поздними иконами. Такая ситуация сохранялась и в то время, когда наместником в монастыре был Павел (Пономарев). Сегодня он – архиерей в Рязани, требующий вернуть ему местный кремль.

Вид восстанавливаемых из руин храмов сегодня вызывает умиление даже у думающей части российской интеллигенции и порождает комплименты в адрес московской патриархии. Но такое «восстановление» памятников сродни их новому разрушению, разве что более циничному. Представьте себе, что некто взялся восстановить разрушенный вандалами памятник на могиле близкого вам человека. В конце концов вы приходите на могилу и видите, что надгробный камень вроде похож, но на нем – либо другое лицо, либо заменено имя, либо искажена фамилия… Вместо благодарности «восстановителю» в вас просыпается возмущение. Сегодня церковный ремонт столь же мало похож на настоящее восстановление порушенных святынь, как сегодняшняя церковная жизнь – на подлинное восстановление христианских традиций. И то и другое нацелено на создание новодела-симулякра, имитирующего и симулирующего духовную жизнь и продавливающего в общество новую редакцию Русского Православия как варианта национального быта и идеологии.

РПЦ демонстративно молчалива по поводу разрушения церковной старины руками ее духовенства. Только в 2001 г. появилась церковная брошюра, где на доступном массовому прихожанину языке говорилось «о грехе небрежения и об истинном отношении к иконам» [404]. Здесь подчеркивалась оправданность музейных требований к обращению с иконами, описывались необходимые условия их хранения и писалось о вреде непрофессиональной реставрации. Положение с обучением реставрации даже в серьезных богословских учебных заведениях отражает общецерковное отношение к этой материи. При этом «церковная реставрация», пренебрегая соборным обсуждением, зачастую является воплощением индивидуальной вкусовщины, характерной для заказчика – архиерея, игумена, настоятеля, провинциальное происхождение которых определяет их культурный уровень. В результате свойственные им представления о «благолепии» навязываются и общине и обществу. Подобная «приватизация» «красоты церковной» не только служит задачам примитивного самоутверждения, но и целиком подчиняет облик памятника индивидуальному контролю, что может рассматриваться с точки зрения канонического права как восхищение богослужебных предметов для личного употребления.

«Неудача» церковной реставрации, подменяемой ремонтом или сопровождаемая уничтожением старины, сродни неудачам социальных и образовательных проектов сегодняшней РПЦ. Это связанно не только с «модернизацией» церковного сообщества в сторону фундаментализма, но, как отмечают эксперты (и в частности Б. Кнорре), с традиционным менталитетом и стереотипами поведения, присущими православной субкультуре. Отсутствие установок на интеллектуальное и культурное развитие, заниженная самооценка, «комплекс жертвы», патернализм и инфантилизм, декларативное отвержение бытового комфорта как предлог к всеобщей нетребовательности, наличие двойных стандартов в подходах к внецерковному обществу – все эти глубинные черты религиозного характера, выдаваемые обыкновенно за «духовность», препятствуют формированию социально-ответственной позиции, необходимой как для сбережения религиозных святынь и культурного наследия, так и для активной социальной деятельности Церкви. Преодоление таких «субкультурных» комплексов возможно лишь в результате целенаправленной проповеди, однако ни приходское духовенство, ни иерархия не готовы начать подобную борьбу – что в силу подверженности подобным же недостаткам, что в силу боязни посягнуть на «традиционные ценности».

Характерно и «чувство хозяина», свойственное некоторым представителям церковного руководства. Бабушка, вспоминая эпизоды коллективизации в Архангельской губернии конца 1920-х гг., рассказывала щемящую душу историю. К власти пришла голытьба и пьянь, известная всему крестьянскому миру. Лошадей, объявленных общественной собственностью, с деревенских дворов согнали в общее стойло. Это не мешало «бывшим» хозяевам приходить каждый вечер в конюшню, чтобы с заботой и лаской вычесать своих любимцев, равно как не мешало новым «хозяевам», проезжая верхом мимо «бывших», демонстративно рвать узду, раздирая лошадям рот до крови. Для «комбедовцев» кони так и остались навечно чужими, а для хозяев – своими навсегда.

Что-то похожее происходит сегодня между некоторыми представителями духовенства, властвующими над памятниками церковной старины, и хранителями и реставраторами, которые оказались лишены возможности хранить и реставрировать.

Возвращенные патриархии храмы и святыни сегодня зачастую переделываются не только без рекомендаций и надзора специалистов, но и вопреки этим рекомендациям. За этим, как и за требованиями тотального возвращения памятников церковной культуры в ведение патриархии, кроются настроения реваншизма, стремление отомстить бывшим хозяевам, делая «больно» их любимым памятникам. Дух «любоначалия» и «самовластных страстей» из гимнографии Великого Поста перемещается в современную церковную жизнь.

Для выборгского архиерея музейная интеллигенция является «еретиками-иконоборцами». Для ярославского архиерея консультации и согласования со специалистами унизительны. Для рязанского архиерея соблюдение температурно-влажностного режима является вздором. Для новгородского архиерея отказ от археологических раскопок по меркантильным соображениям оборачивается «закапыванием» истории собственной епархии. В свое время митрополит Ленинградский Никодим (Ротов; 1929–1978) говаривал этому будущему князю церкви: «Хороший ты человек, но погубит тебя твоя шляхетская спесь». Пророчество начало сбываться…