Александр Мусин - Церковная старина в современной России

Происходящее свидетельствует, что вместо настоящего хозяина в церковные памятники приходит временщик, стремящийся выжать из святыни максимальную пользу, подминая памятник под себя. Такое отношение четко прослеживается в судьбах заброшенных сельских церквей, которые епархиальная власть отнюдь не спешит брать «в собственность». За последние 15 лет патриархия и епархии не перечислили ни копейки на их консервацию и сбережение. Эти храмы – «чужие» для церковных чиновников, так как у них нет ни прихода, ни дохода. Тема сохранения культурного наследия активно проникает в церковную лексику только, если нужно добиться передачи памятника старины в пользование патриархии. Тогда в нерациональном, корыстном или халатном обращении с памятниками обвиняются конкретные учреждения культуры, для чего используются иногда реальные, иногда выдуманные случаи ненадлежащего обращения с объектами культурного наследия. В других случаях патриархия молчит, поскольку указать на бедственное положение храмов, находящихся в собственности государства, значит поссориться со своим главным спонсором. В Великом Новгороде местная епархия ни разу не выступила в защиту разрушаемого культурного наследия даже тогда, когда бульдозеры фирмы «Деловой партнер» уничтожали древнее кладбище Свято-Духовского монастыря. Это и понятно: фирма – деловой партнер областной администрации. На защиту церковных гробов встало лишь общественность.

Вместе с тем, пренебрежение культурным наследием в Русской Церкви, обладая своей спецификой, является лишь проекцией общего для страны отношения к памятникам культуры. Нельзя не отметить, что одной из причин деградации бережного отношения к культурному наследию является демографическая политика коммунистического режима и усиление миграционных потоков в результате распада СССР, что вызвало резкое изменение «культурного фона». Новоприбывшие мигранты зачастую не ощущают местную культурную традицию и ее памятники как свои собственные и оказываются безразличны к их состоянию и разрушению. Речь идет даже не столько о «гастарбайтерах», используемых церковными организациями на своих памятниках, сколько о гражданах, вполне «православных по рождению».

Стремление увидеть в остатках прошлого «ненужную рухлядь» свойственно и современной бюрократии, и значительной части общества. Сегодня церковный ремонт использует ту порочную практику, извращающую суть реставрации и восстановления «связи времен», которая сложилась в середине 1970-х гг. Тогда, с ведома органов охраны памятников, активно начали внедряться в жизнь «разборка с восстановлением», снос с заменой сгораемых конструкций на несгораемые, сохранение фасада и т. д. Стремление придать памятнику «целостный вид» в соответствии с собственными вкусами может быть охарактеризовано как «реставрационный» тип отношения к культурному наследию, который является типом архаичного, по сути, первобытного сознания. Для него не существует истории, а ощущение древности подменяется привычной глазу свежестью красок и завершенностью формы. К сожалению, именно такое отношение к памятнику характерно для большинства наших соотечественников, которые любят не древность, а свои представления о ней. Им противостоит «консервационный» тип сознания, относящийся к любым материальным останкам древности и старины как к святыне и стремящийся их сохранить, законсервировать как возможность подлинного приобщения к истории. Необходимости именно такого отношения к древности в церкви сегодня противостоит прагматизм и себялюбие «новых православных»…

Сегодня очевидно, что под прикрытием благодушных рассуждений патриарха Алексия (Ридигера) об отсутствии конфликта между Церковью и культурой сформировалось целое поколение духовенства и церковных активистов, чьи представления о памятниках культуры разительно отличаются от присущих цивилизованному миру. Эти деятели предпочитают лично определять, что является объектом культурного наследия и составляет предмет охраны, а что может быть перестроено в угоду собственным представлениям о культуре. При этом они уверены, что их активность вписывается в рамки мер по сохранению памятников культуры, и считают, что конфликт на этой почве раздувается искусственно. Несовместимость таких культурологических подходов является практической причиной возникновения церковно-общественных конфликтов в области охраны памятников истории и культуры.

В результате анализа конкретных конфликтных ситуаций можно выявить следующие модели развития церковно-общественных отношений. Первая модель – реституционная. Она возникает в условиях требований религиозной организации, касающихся передачи ей памятников культуры под видом бывшей церковной собственности. К наиболее драматическим эпизодам относятся ситуации с ризницей и комплексом Троице-Сергиевой лавры Московской области (1992–2001), Владимирской иконой Божией Матери в Третьяковской галерее (1993–1999), Ипатьевским монастырем в Костроме (1993–2005), храмом Успения в Кадашах в Москве (2004), ярославскими храмами (2005), Рязанским кремлем (2004–2006). Характерно, что активность иерархии в деле возвращения собственности возрастает по мере приближения юбилеев, под которые возможно получить существенное государственное финансирование, как это имеет место в связи с 1000-летием Ярославля, празднованием 400-летия дома Романовых в Костроме и юбилеем Астрахани.

Вторая модель – эксплуатационная. Она складывается в условиях использования религиозной организацией уже переданного ей памятника, что зачастую приводит к его утрате или искажению культурно-исторических особенностей, подлежащих государственной охране. К наиболее проблемным участкам до сих пор относились Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде (Московская область), храмы Костромской епархии и Московской области, Ростов Великий, наиболее вопиющий случай – снос дома Передольского и деревянных строений Иверского монастыря в Новгородской епархии в 1995–2005 гг.

Третья модель – инерционная. Конфликт возникает в условиях имитации церковно-государственного взаимодействия в области контроля и использования памятника культуры и надзора за проведением здесь различных работ. В этой сфере наблюдается ограничение доступа туристов в культовые комплексы по религиозному признаку, препятствование государственным служащим в исполнении их служебных обязанностей, а иногда и нанесение физических увечий работающим здесь специалистам (Мартириев-Зеленецкий монастырь, Ленинградская область, 2003 г.). В целом наблюдается отсутствие эффективного контроля над деятельностью религиозных организаций со стороны органов, уполномоченных охранять памятники, и непринятие ими действенных мер, направленных на пресечение противоправных действий или бездействия церковных пользователей и собственников. Чаще всего правоохранительные органы никак не реагируют на происходящее. Наиболее неблагоприятные участки – Соловецкий монастырь, Новоиерусалимский монастырь (Московская область), Валаамский монастырь (Карелия), Александро-Свирский монастырь, Тихвинский монастырь, Зеленецкий монастырь (Ленинградская область), Казанский собор в Санкт-Петербурге, храмы Костромской области и Пскова.