Евгений Басин - Искусство и коммуникация

Примером односторонней интерпретации может быть концепция, представленная в книге датского исследователя Б. Со́ренсена «Символ и символизм» (1963), пятая глава которой посвящена Гердеру [418]. Автор утверждает, что Гердер верит в имманентную выразительную силу языка. Связь языка и мышления имеет такой же органический характер, как связь души и тела у Платона. Такое понимание языка – де резко противоположно истолкованию языка у просветителей, для которых язык – это собрание произвольных и условных знаков, служащих абстрактному познанию и философскому мышлению. Со́ренсен полагает, что Гердер делает «уступки» этим теориям, когда видит «всеобщий символический характер» лишь в детстве языка и народов. Но уже в «Критических лесах» он освобождается от «оков» знаковой теории [419].

К оценке концепции Со́ренсена мы еще вернемся, пока же отметим, что то, что датский писатель называет «уступками», в действительности было у Гердера выражением его диалектического и исторического подхода к языку [420].

Во – первых, следуя за Дидро и Руссо, он выделяет различные стадии в развитии языка, или, как он выражается, «возрасты»: детский, юношеский, зрелый, преклонный («философская пора в жизни языка»).

Во – вторых, языки различаются им в зависимости от сферы их использования, назначения. Одно дело – язык абстрактного, в частности, философского познания. Другое – «обиходный» язык «домашней обстановки», устного и книжного торгового обращения. Третье – язык художественной прозы и поэзии. В соответствии с назначением «слова, как и классы общества, разделились на знать, чернь и среднее сословие». В философском и научном познании по преимуществу используются «абстрактные слова», в обиходном языке – «специальные термины», «гражданские и бытовые выражения», язык поэзии, о чем будет сказано подробнее дальше, также отличаются своеобразием [421].

Описывая современный язык, Гердер в целом характеризует его как язык «прозы» (в отличие от «поэтического» языка детства и юношества человечества). Не отказываясь целиком от рационализма просветителей, он характеризует его главным образом как «язык здравого смысла и в конце концов – язык рассудка». Такой язык тем совершеннее , чем он точнее и правильнее (чем больше он содержит правил, отбрасывает синонимы, накладывает оковы на инверсии, заменяет переносное значение прямым и т. д.). Идеалом такого языка, если бы он был создан, представляется Гердеру «всеобщий язык», где каждый знак обязательно имел бы свое определенное место и свой порядковый номер, как в десятичной системе счисления [422].

Вопреки мнению Со́ренсена и других авторов, Гердер не отбрасывает знаковую теорию языка просветителей, и делает он это по той простой причине, что в ней содержались объективные научные моменты. Другое дело, что он противопоставляет односторонней, рационалистической интерпретации этой теории более гибкое, более диалектическое истолкование, отражавшее главным образом взгляды, течения «Бури и натиска» на природу искусства и его языка.

Говоря о словах рассудочного познания, обозначающих абстрактные понятия, немецкий мыслитель прибегает к известному сравнению с монетами: «И те, и другие чеканятся произвольно, и когда они вводятся в обращение, то их ценность устанавливается также произвольно…», в обиходном языке «мы пользуемся ходовой разменной монетой» [423]. Это сравнение нужно Гердеру для того, чтобы подчеркнуть произвольность языкового знака.

И в «Критических лесах» исходным общим пунктом полемики Гердера с Лессингом является тезис, что слова в поэзии – это знаки: «Средства выражения поэзии произвольны; членораздельные звуки не имеют ничего общего с предметом, который они обозначают; это лишь общепринятые условные знаки» [424]. Таким образом, знаковая природа – это, по Гердеру, общая особенность языка, как рассудочного, так и поэтического. Однако в отличие от рационалистов Гердер считает необходимым подчеркнуть, что «ни один человеческий язык, язык чувственных существ, не может вполне соответствовать разуму», ибо любой язык – имеет свою нефилософскую сторону» [425]. Что имеет в виду Гердер, говоря о «нефилософской стороне» языка? Рационалисты, говоря о сознании человека, подразумевали, в сущности, рассудочное абстрактное мышление. Для Гердера же сознание (или, говорит он, назовите его «разумом», «рассудком», «самосознанием», как хотите) – это «единая, целостная организация всех человеческих сил вместе взятых, единое хозяйство его чувственной и познающей, его познающей и волевой природы» [426]. Совершенно очевидно, что Гердер не отбрасывает и не противопоставляет себя рационалистам – просветителям, а стремится их диалектически «снять» (говоря гегелевским языком).

Если рационалисты «смысл» слов сводили к абстрактным понятиям, то Гердер обращает также внимание на «чувственные представления», «живопись своего рода». Именно в этом он ищет специфику и сущность поэтической речи. Что же касается понятий «абстрактных слов», то «они получают значение для поэзии лишь в той мере, в какой они доступны для чувственного изображения» [427].

Вторую важнейшую черту поэтической речи Гердер видит в том, что она является «языком чувств», «страстей». Основа поэзии – не только «сила воображения», но и «чувство». Поэзия – это совершеннейшее выражение чувств. Рефлектирующий поэт, говорит Гердер, в сущности вообще не поэт. И чистый «живописец» – не поэт. «Действия», «страсть», «чувство» – их больше всего ценит и любит в стихах Гердер, а не мертвую и неподвижную описательность. Поэзия – это «язык чувств и первых могучих впечатлений, язык страсти и всего того, что вызывается страстью, язык воображения, действия, памяти, радости и страдания, пережитых, увиденных, испытанных, действовавших и воспринятых, язык надежды или страха вновь пережить все это в будущем…» [428]. Произведения Гердера дают основание утверждать, что он различал в поэзии (хотя и не всегда ясно и отчетливо) три способа выражения чувств.

Первый способ, и самый существенный, специфичный для поэзии – по крайней мере такова позиция Гердера в первых выпусках «Критических лесов» – это эмоциональная сила, присущая словам, «которая живет внутри слова», то есть сила, связанная со смыслом слов.

Второй способ, как пишет Гердер в «Лесах», обусловлен тем, что «речь является естественным выражением страстей, душевных движений…» [429]. Гердер констатирует в этой связи у человека и животных выразительные звуки. Все свои бурные, в особенности болезненные телесные ощущения (а у человека также «сильные душевные страсти») выражаются в непосредственных криках или нечленораздельных звуках «Эти вздохи, эти звуки – не что иное, как язык; существует язык чувств, как закон самой природы», тем не менее в момент наивысшего напряжения чувство вновь вступает в свои права и непосредственно проявляется в «акцентах» родного языка. «Внезапный порыв бурных страстей, припадок тоски и горя, радости или веселья, оставляющий глубокий след в душе, всепоглощающее чувство мести, отчаяния, ярости, страха, ужаса и т. п. – все они властно заявляют о себе, и каждое из них – по – своему. У звуков есть столько оттенков, сколько различных чувств таится в нашей природе» [430].