Евгений Басин - Искусство и коммуникация

Как уже явствовало из сказанного выше, аллегория вплотную подводит к характеристике такого средства коммуникации в искусстве, как знак .

Однако где – то на пути к знакам находится еще одно средство коммуникации – «выражения» или «выразительные движения», которые также попадают в поле внимания немецкого мыслителя.

Характеристику этого средства коммуникации Гегель начинает с описания того, что в предшествующей традиции немецкой философии и эстетики обозначалось термином «естественные» знаки, хотя сам он этого термина не употребляет.

Для того чтобы внутреннее содержание души, ощущение человека могло быть воспринято, необходимо, утверждает Гегель, воплощение , овнешнение (die Entausserung), предполагающее «круг телесности» – тело. Гегель прежде всего говорит о непроизвольном выражении души.

Непроизвольное движение души непосредственно превращается в движение телесности, переход внутреннего ощущения в телесный способ наличного бытия. Оно может стать «видимым и для других , может получить значение знака внутреннего ощущения, но не необходимо, и во всяком случае без участия воли ощущающего лица».

Овнешняющее воплощение внутреннего обнаруживается в облике, походке, смехе, плаче, «вообще в голосе еще до того, как он приобретает артикуляцию, еще до его превращения в язык ». Не ограничиваясь этим «животным способом» выражения, человек создает членораздельную речь, «благодаря которой внутренние ощущения находят свое выражение в словах , проявляются во всей определенности, становятся для субъекта предметными и в то же время для него внешними и ему чуждыми. Членораздельная речь представляет собой поэтому тот высший способ, каким человек овнешняет свои внутренние ощущения». Превращаясь в язык, голос перестает быть непроизвольным обнаружением души.

Произвольное выражение зависит от воли и осуществляется посредством жеста . Дух овладевает своей телесностью и сознательно делает ее выражением своих внутренних ощущений. Свободно происходящие воплощения придают человеческому телу своеобразный духовный отпечаток – лицу, осанке, жестам, походке. Речь – наиболее гибкое средство выражения, способное «непосредственно воспринимать и передавать видоизменения представлений…».

Между произвольными и непроизвольными выражениями нет непроходимой границы. Первые благодаря привычке превращаются в него механически, не требующим особого напряжения воли путем, вторые (в особенности голос, превращаясь в язык ) могут осуществляться, сопровождаясь сознанием и свободой .

Во внутреннем ощущении есть и единичное и всеобщее содержание (право, нравственность и т. п.). В той мере, в какой во внутренних ощущениях единичное уступает всеобщему, это ощущение одухотворяется, и их обнаружение все более утрачивает черты телесного явления [673].

Из сказанного следует, что выразительность свойственна языку, а значит и словесному искусству. Однако подлинной сферой выражения является, по Гегелю, музыка. За исключением звукоподражания музыка, как уже отмечалось, не прибегает к изображениям. Звуки в музыке не являются и произвольными знаками, поскольку «царство звуков» здесь «не должно служить ради простого обозначения», звук здесь и сам по себе должен рассматриваться как цель.

Звук обретает подлинно одухотворенное выражение лишь благодаря тому, что в него вкладывается и из него изливается чувство. В этом отношении, говорит Гегель, необычайно выразительным является уже естественный крик чувства (ужаса, скорбные рыдания, весенние радостные ликования): вздохи, смех, междометия («ах», «увы»). Этот способ выражения чувств Гегель характеризует как «исходную точку для музыки», добавляя при этом, что музыка не может остановиться на естественности как таковой. Музыка должна заключить чувства в определенные звуковые соотношения, лишить естественное выражение «дикости и грубости», «художественно разработать свой чувственный материал, прежде чем он сможет выразить духовное содержание в адекватной искусству форме» [674].

Музыка не должна непроизвольно исторгаться из человеческой груди, подобно пению соловья и уподобляться, то есть изображать звуки, выражающие человеческие чувства. Музыкальное движение (как и в танце) не только не случайно и не произвольно, но в самом себе закономерно, определенно, конкретно и полно меры. С одной стороны, музыка следует гармоническим законам независимо от выражения чувства. С другой стороны, соединениям звуков, разнообразию их движения и переходов, их вступления, развития, борьбы и т. п. «соответствует – в большей или меньшей степени – внутренняя природа того или иного содержания и чувств» [675].

Наличие этого «соответствия» хотя и не дает оснований, согласно Гегелю, говорить об изображении, но о символе, символике в известном смысле говорить можно. В собственном значении слова символа здесь нет, ибо, по Гегелю, «для символа требуется отличный от нас внешний предмет…», относящийся к внешним предметам. Но можно говорить и о «символике внутренней», например, об артикуляции как некоторого рода жесте телесного речевыражения и о музыке, «содержание которой опять – таки лишь символически выражалось в звуках» [676]. Символически потому, что качественная сторона чувства, хотя и не вполне запечатлевается в звуке, в его количественным пропорциях, тем не менее известное соответствие имеется [677].

По мере движения от изображения к символу и символическому выражению связь между значением (смыслом) и средством коммуникации приобретает все более условный характер, вследствие чего это средство превращается в знак .

Более полное и развернутое определение знака дано в «Философии духа» (1830). Освободившись от содержания образа, общее представление «становится чем – то созерцаемым в произвольно избранном им внешнем материале, оно порождает то самое, что – в определенном различии от символа – следует назвать знаком ». Если интеллигенция, то есть теоретический, познающий дух, что-нибудь обозначила, она тем самым дала «чувственному материалу в качестве его души чуждое ему самому значение. Так, например, кокарды, флаг или надгробный камень означают нечто совсем иное, чем то, на что непосредственно указывают. Выступающая здесь произвольность соединения чувственного материала с общим представлением имеет своим необходимым следствием то, что приходится сперва научиться понимать значение знаков. В особенности это справедливо о знаках языка». И еще: « Знак есть непосредственное созерцание, представляющее совершенно другое содержание, чем то, которое оно имеет само по себе… Знак отличен от символа , последний есть некоторое созерцание, собственная определенность которого по своей сущности и понятию является более или менее тем самым содержанием, которое оно как символ выражает; напротив, когда речь идет о знаке как таковом, то собственное содержание созерцания и то, коего оно является знаком, не имеют между собой ничего общего».