Сара Торнтон - Семь дней в искусстве

Первый лот продан за 240 тысяч долларов; окончательная сумма в действительности будет составлять 276 300 долларов (19,5 процента комиссионных от суммы до 100 тысяч долларов и 12 процентов – свыше 100 тысяч долларов). От начала до окончания продажи первого лота прошло примерно полторы минуты. Сделки совершаются быстро, если работы продаются по цене, близкой к первоначальной, но, когда окончательная цена в три раза превышает начальную, на сделку требуется больше времени. В любом случае аукцион – достаточно быстрый способ продажи искусства.

«Следующий – лот номер два, – говорит Бёрг. – Ричард Принс. Стартовая цена – девяносто тысяч. Да, за него девяносто тысяч. Девяносто пять тысяч, сто тысяч, благодарю вас. Сто десять тысяч… сто двадцать, сэр? Так, сто двадцать, сто тридцать…»

Не случайно на вечерних торгах среди аукционистов нет ни одного американца. Тобиас Мейер, ведущий эксперт «Сотби», – немец, а Симон де Пюри, эксперт и совладелец (вместе с Филиппом де Пюри) аукционного дома современного искусства, – франкошвейцарец. Бёрг, конечно, британец. Все они вносят долю европейской вежливости в череду прямых сделок. Другое влияние благородных традиций Старого Света – то, что персонал аукционных домов официально называют «специалистами» и неофициально относят к «экспертам». Свои знания в области истории искусства они применяют к требованиям рынка: оценивают произведения, выставляют их на продажу, а затем привлекают внимание покупателей к лотам. Как бы то ни было, по словам одного из экспертов, «на самом деле мы являемся аналитиками и брокерами».

Эми Каппеллаццо, специалист и содиректор Отдела послевоенного и современного искусства «Кристи», – энергичная брюнетка с блеском в глазах и манерой по-деловому вести разговор. Она одна из немногих, кто представляет американцев в верхних эшелонах компании, и ныне единственная женщина, возглавляющая «важнейшее доходное направление» отдела. Когда перед началом аукциона я брала у Эми интервью, она была очень возбуждена, а сейчас кажется почти спокойной. «Я никогда не испытываю волнения во время торгов, – говорит она. – На данный момент вся самая трудная работа нами выполнена. Примерно 80 процентов нашего времени уходит на подбор вещей для продажи и 20 процентов – на поиск покупателей. Приобретение отличного произведения – самое главное. Нам все чаще приходится напоминать клиентам, что картина, висящая у них дома на стене, может быть ликвидным имуществом и ее стоимость может превысить стоимость всего дома».

Торги по поводу фотографии Принса «Без названия (Ковбой)», первого оттиска с негатива, проданного в пользу общества «Тибетский дом в Нью-Йорке», застопорились, и Бёрг пытается выудить из зала новые предложения цены. Он пристально смотрит в глаза каждому участнику торгов. «Двести шестьдесят тысяч. Двести семьдесят, мадам? Вы по-прежнему отказываетесь. А человек позади вас? Нет. Двести шестьдесят по телефону против всех, кто находится здесь. Продаю, предупреждаю честно, за двести шестьдесят тысяч долларов».

Бёрг ударяет молотком, и половина зала склоняется над своими каталогами, чтобы записать цену. «На опыте вы постигаете одну вещь, – говорит Бёрг. – Если покупатель качает головой – „нет“, – это еще ничего не значит. Начинающий аукционист сразу поверит, но профессионал знает, что в действительности этот коллекционер готов пойти на более крупную сумму. Когда качают головами некоторые дилеры или частные коллекционеры, ясно, что вам не нужно больше вести с ними торг. Они имеют огромное самообладание: так – и ни пенни больше. А другие – вы можете почувствовать, насколько они нерешительны. Кто-то советуется с супругой. Он очень нетерпелив, а она торгуется. Или он говорит „нет“, а она хочет повысить цену. Все это вам видно с кафедры».

Уже выставлен третий лот, но Джош Баэр и журналистка «Нью-Йорк таймс» все еще обсуждают, кто претендовал на Принса. «Я ненавижу этот зал, – говорит Вогел. – Не видно покупателей». Репортерам нет никакой пользы оттого, что Бёрг находится на возвышении, им недоступна и его секретная книга. Разговор вертится вокруг четырех имен, но ни в одном нет полной уверенности. Иногда аукцион подобен детективному фильму, только волнение вызывают огромные суммы, а загадку составляют осторожные покупатели или клиенты с сомнительной репутацией, избегающие взглядов прессы.

Психологически точное понимание настроения аудитории – важнейшая часть работы Бёрга. Он обладает непревзойденной способностью замечать мелочи в поведении участников торгов. «Перед началом торгов за тот или иной лот, – доверительно говорит мне Бёрг, – интересующийся им покупатель выдает свое желание приобрести эту вещь. Обычно человек выпрямляется, поправляет пиджак, выглядит немного нервозным. Даже если он всю свою жизнь посещает торги, хороший профессионал что-нибудь да заметит. И значит, покупатель собирается претендовать на следующий лот или, по крайней мере, на идущий за ним. Я все это вижу».

«Но, – настаиваю я, – некоторые влиятельные коллекционеры и дилеры, вроде Намадов [6] Имеются в виду американские миллиардеры Дэвид Намад и его сын Хелли Намад. – Примеч. переводчика . , ведут себя вполне спокойно. Они равнодушно поднимают палец, как будто мысль поторговаться пришла им в голову только что». Считается, что семья Намад когда-то владела 20 процентами наследия Пикассо, хранящегося в частных коллекциях по всему миру, а сейчас Намады скупают послевоенное искусство. По слухам, они никогда не тратят наличные, а приобретая одни лоты, продают несколько других, постоянно обновляя коллекцию.

«Они долго собираются, – говорит Бёрг, – это нечто вроде семейного совета: он длится, пока принимаются ставки на тот или иной лот, и я вижу, что затевается. К тому же нам известны их предпочтения. Дэвид Намад любит покупать вещи, которыми раньше уже владел, а в ряде случаев я точно знаю о его планах – из разговоров с ним задолго до торгов».

Вот уже и лот № 4 – картина Марлен Дюма. Джош Баэр наклоняется ко мне: «Ты заметила, они начали торги, превысив самую высокую заявленную цену». Один из участников просто не опускает свой жетон. Он избрал тактику «силового давления», направленную на то, чтобы помешать другим. Предложения поступают в невероятном темпе. Бёргу едва удается перевести дух: 550 тысяч, 600, 650, 700 тысяч долларов – «несколько человек», 750, 800, 850 тысяч долларов. «Что такое? Восемьсот восемьдесят тысяч». Кто-то пытается замедлить торги путем меньших возрастаний цены. «Девятьсот тысяч долларов в зале. Против вас вся эта сторона». Аукционистам не нравится, когда цена поднимается понемногу, потому что продажа может утратить динамику. Между тем в данный момент предложенная сумма в три раза превышает первоначально объявленную стоимость и намного больше личного рекорда Марлен Дюма, а посему Бёрг решает проявить великодушие.