Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 09

Вокруг ходили часовые.

Пётр Васильевич постоял за деревом и потом осторожно пошёл назад.

Но едва он сделал несколько шагов, как заметил патруль, мелькавший между деревьями навстречу ему.

До крови прикусив губы и задышав носом, Пётр Васильевич свернул в сторону и побежал на носках. Хотя он бежал почти беззвучно, ему казалось, что он производит ужасный треск.

Он остановился и замер за деревом, отчётливо слыша, как у него бьётся сердце. Он понял, что парк окружён. Парк «прочёсывают». Совсем недалеко от себя он увидел старый блиндаж, заваленный жёлтыми листьями. Это было заброшенное бомбоубежище, вероятно устроенное ещё в самом начале войны для посетителей парка. Кое-где оно уже обвалилось и заросло бурьяном. Но земляные ступени ещё держались, и Пётр Васильевич, быстро оглянувшись по сторонам и нагнувшись, чтобы не стукнуться головой о перекрытие, сбежал вниз по этим ступеням. В тот же миг чья-то рука взяла его за горло, втащила в яму, швырнула и прижала к стене.

При слабом свете, проникающем в блиндаж сквозь дырявое перекрытие, Пётр Васильевич увидел прямо перед собой чёрную эсэсовскую фуражку с белым черепом, серое лицо с беспощадно сжатым ртом и руку в замшевой перчатке, которая держала финский нож, приставленный к его подбородку.

- Руиг, - тихо сказал эсэсовец, ещё более приблизив своё лицо к лицу Петра Васильевича.

Он в упор всматривался в него своими синими холодными глазами, полуприкрытыми тенью большого козырька.

«Ну, вот и всё», - подумал Пётр Васильевич.

Кровь жарко бросилась ему в голову, оглушила к тотчас отлила с такой силой, что Пётр Васильевич почувствовал, как мозг его леденеет и как бы мучительно высыхает.

«Ну, вот и всё».

Он понял, что пропал. И всё же он почти бессознательно сделал отчаянную, бессмысленную попытку спастись.

- Ваше благородие, - забормотал он, - виноват, заблудился. Не туда зашёл. Извините великодушно…

Он замолчал.

Синие глаза продолжали в упор смотреть на него со страшным напряжением, как бы силясь что-то вспомнить. Толстая кожа над переносицей сморщилась и надулась.

И вдруг не улыбка, нет, а отдалённое подобие улыбки, тень улыбки тронула сжатый рог немца.

- Как ваша фамилия? - сказал он на очень чистом русском языке, продолжая держать Петра Васильевича за горло могучей рукой, которая в любую минуту могла изо всех сил сжаться.

- Улиер, - сипло сказал Пётр Васильевич. - Савва Тимофеевич Улиер, село Будаки, Аккерманского уезда.

- Неправда, - сказал эсэсовец.

- Ваше благородие! Святая истинная правда! Разрешите предъявить вид…

- Неправда. Вы - Пётр Васильевич Бачей, из города Москвы, юрист. Нет?

Пётр Васильевич почувствовал, что происходит что-то невероятное.

Пальцы эсэсовца разжались. Синие глаза продолжали смотреть в упор. Но теперь в них Пётр Васильевич увидел живое человеческое движение.

И в ту же минуту он узнал эти глаза.

Он узнал этот крупный, обветренный, простонародный рот, прямые светлые брови доброго человека, эту крепкую, побуревшую от загара шею и даже этот приятный, горячий запах здорового мужского тела.

- Лейтенант Павлов! - воскликнул Пётр Васильевич.

- Руиг, - засмеявшись глазами, сказал эсэсовец. - Лучше говорить спокойно.

- Вы… лейтенант Павлов? - тихо повторил Пётр Васильевич.

- Именно, - сказал лейтенант Павлов.

- Я вас не узнал.

- Между тем меня очень легко было узнать. Я ведь не изменил своего лица. Только мундир. Зато вы, товарищ Бачей, постарались. Настоящий молдаванин-единоличник. - Лейтенант Павлов усмехнулся: - Борода, свитка, шапка, постолы.

- Как же вы меня узнали?

- Профессия.

Петру Васильевичу представился знойный степной полдень, воздух, текущий по горизонту, его сын Петя, пёстрая девочка и пограничник в зелёной выгоревшей фуражке, который подбрасывает эту пёструю девочку, как букет, ловит её, переворачивает, и оба - папка и дочь - заливаются радостным смехом.

Боже мой, как давно, как далеко всё это было! Как будто бы на какой-то другой, счастливой планете.

- Слушайте, вы себе не можете представить, до чего я рад вас видеть! - наивно воскликнул Пётр Васильевич.

- И я тоже, - сердечно ответил лейтенант Павлов и вдруг довольно грустно улыбнулся: - Так как вы говорите? Шабо, Аккерман, Будаки?… Страна вашего детства?

- Копчёная скумбрия, - прибавил Пётр Васильевич печально.

- Вот тебе и копчёная скумбрия! - сказал Павлов.

- Н-да… Покатались на моторной лодке. Погуляли. Ничего себе!

И они оба замолчали, задумались…

- Нет, всё-таки это чорт знает что! - воскликнул Пётр Васильевич сердито.

- Только, я вас очень прошу, руиг, - серьёзно сказал лейтенант Павлов, - а то может получиться зер шлехт. И вообще, предлагаю перейти подальше от входа. Вы в парке, случайно, не заметили их патрулей?

- Встретил два патруля.

- Два патруля? Это, знаете ли, зер, зер шлехт. Очевидно, они оцепили весь район. Тогда не будем терять времени.

Они перешли в самую глубину бомбоубежища и сели рядом на остатки дощатых нар.

И, торопливо рассказывая лейтенанту Павлову свою историю, Пётр Васильевич впервые за последнее время чувствовал подлинное блаженство оттого, что так свободно и просто разговаривает с советским человеком, не притворяясь, не играя никакой роли и не выбирая слов.

- Ну-с, так, - озабоченно сказал лейтенант Павлов, когда Пётр Васильевич кончил свой рассказ. - Картина более или менее ясна.

Он посмотрел на часы-браслет и поморщился:

- Без четверти четыре. Вы меня извините, Пётр Васильевич, мы ведь, в сущности, с вами так мало знакомы. Мне хотелось бы, так сказать, выяснить…

Он замолк, выбирая выражение.

- Хотелось бы выяснить наши отношения. Вы меня понимаете?

Этого можно было не спрашивать. Конечно, Пётр Васильевич понимал. Он наклонил голову.

- Вполне, - сказал он.

- Стало быть, уточним обстоятельства, - мягко сказал лейтенант, не торопясь и как бы продолжая выбирать выражения. - Простите, вы член партии?

- Нет, я беспартийный, - сказал Пётр Васильевич, почему-то слегка краснея. - Но, я думаю, это не имеет никакого значения?

- Конечно, конечно. Я просто уточняю. Мы сейчас все большевики - партийные или непартийные. Не так ли? Сколько я вас понял, вы офицер Красной Армии?

- Да. Командир батареи. Мне полагалась броня, но я…

- Это понятно.

Лейтенант Павлов замолчал и молчал довольно долго, видимо что-то обдумывая.

- Пётр Васильевич, - наконец сказал он, - нас столкнула судьба… Вы сами видите, при каких обстоятельствах. Надеюсь, для вас ясно, что я выполняю определённое боевое задание. Вам не надо объяснять, какое. Это задание партии и правительства. Государственное задание.

Пётр Васильевич кивнул.