Ирина Стрелкова - Там за морем деревня…

Оглядывался он не через плечо, а вниз и вкось — на пол.

— Опять ноги мокрые! — говорил Андреев, обнаружив на полу Валеркины сапоги. — Мать за тобой вытирать не успевает. Тоня, ты погляди, как он наследил! Нет, нет, ты за ним не подтирай, не приучай! Сам подотрет — другой раз аккуратней будет!..

Если Валерка успел переобуться из сапог в домашние тапочки, если и штаны оказывались в порядке, Андреев переводил внимание выше, обнаруживал чернила на рубашке, дыру на месте пуговицы, заеды на губах, взбухший от зелени нос — и хоть за что, а выговаривал непременно:

— Я тебе добра желаю. Я, конечно, для тебя чужой человек, но я старше, и ты обязан уважать мои требования…

Тоня во всех случаях держала сторону Андреева, после его выговоров доругивала и дошлепывала Валерку в уголке за шифоньером, где была Валеркина постель. А спровадив сына с глаз, суетилась, переставляла посуду, хваталась за утюг, за шитье — чувствовала, что подходит ссора и с нею. Из-за любого пустяка: подкладка на пиджаке отпоролась, не там лежит паяльник, пепельница вытряхнута, но не вымыта… Ссорился Тонькин муж вежливо, не повышая голоса. И мог потом несколько дней не разговаривать с нею, молча принимать из её рук тарелку с супом, чистое полотенце. Она всё сносила терпеливо, не догадываясь, что как раз это её смирение Андреева и растравляет, наводит на обидную мысль, что до него тут, видно, проживал фрукт каких поискать.

Чтобы нервы зря не трепать, Андреев заново возбуждал в себе уверенность: когда захочу — тогда и уйду. При такой уверенности ему и Валерка виделся в лучшем свете: можно, конечно, и без ребенка женщину найти, но без ребенка — каждый знает — женщина требовательней, к такой попадешь — не вывернешься, а от Тоньки хоть завтра уходи.

После ссор в доме на несколько дней устанавливалась легкая, как бы вагонная жизнь, никто никого не обижал, все спешили оказать друг другу знаки внимания, чтобы скрасить неудобства общего купе и прочие тяготы путешествия, которое не может же быть бесконечным: вот остановится поезд и кто-то сойдет, а то и все сойдут, распрощаются на перроне.

В один из таких легких дорожных дней Андреев и Тоня поехали по грибы и взяли с собой Валерку. Андреев после каменной и песочной Средней Азии радовался всему: ручью на темном дне оврага, шороху листьев, кротиным норам, И грибные приметы он не забыл. Весь день грибы так и шли ему в руки, а Валерка щенячьим визгом приветствовал каждый найденный Андреевым белый и вел азартный счет: пятьдесят первый, пятьдесят второй… Пятьдесят пятым в общей корзине оказался преогромный белый — Валеркина собственная добыча. Думали, что великан окажется червивым, Андреев небрежно рассек посередке почернелую ножищу, а гриб был внутри и крепок и чист. Валерка ликовал. И тут Андреев набрел на орешник — высоко под зеленой крышей провисли от тяжести спелые, пачками сросшиеся орехи. Андреев позвал Валерку, посадил на плечо, и мальчишка ловко рвал и клал за пазуху орехи, а на земле вытянул рубашку из-под ремня и ссыпал орехи в общую корзину.

Когда они вышли на шоссе, там стояла с раскрытым капотом бежевая «Победа». Двое мужчин воткнулись головами в мотор — чего-то у них сломалось в дороге, а разобраться никак не могут. Третий пассажир, видно, уже отчаялся и лег в сторонке под березой.

— Ты бы им помог, — сказала Андрееву Тоня.

— Сами пускай повозятся! — отмахнулся он, но под хорошее настроение у него руки зачесались покопаться в технике, и он небрежным вопросом задел горе-механиков с «Победы». — А у вас ещё одного мотора в багажнике, что ли, нет?

— Проходи, не задерживайся! — вынырнул один из торчавших в машине с головой.

А другой каким-то нюхом угадал в Андрееве понимающего человека, подкатился почтительно:

— Бьёмся без толку полчаса. С зажиганием что-то не ладится. Может быть, взглянете глазом, так сказать, специалиста…

— Зажигание или нет — это ещё проверить надо. — Андреев кинул Валерке фуфайку, завернул ркава рубашки. — Отвертка у вас найдется?

Он командовал, как хирург на операции: подай, придержи. Валерке тоже нашлась работа, он носился вокруг «Победы», как рыжий пес. Десяти минут не прошло — мотор ожил: зафыркал, застучал и перешел на ровную тягу.

В благодарность за помощь Андреева и Тоню с Валеркой на коленях довезли на «Победе» до самого дома. И надо же было тому, который сидел с ними сзади, дернуть на прощанье Валерку за вихры:

— Ишь ты, курносый! Весь в отца!

Такие добрые слова говорятся при случае каждому мальчишке. Незнакомый человек вовсе просто их сказал и укатил. А все трое как одеревенели. Молча прошли по двору, молча вошли в комнату, молча разошлись по углам переодеться. Валерка схватил кусок хлеба и поскорее смылся на улицу, Тоня засуетилась чистить грибы — приготовилась к ссоре. Но Андреев заводиться не стал, лег и уснул. А утром повел себя так, будто вчера ничего не было, ни хорошего, ни плохого. Тоня и тому с облегчением порадовалась.

Время шло. В СМУ склонялись, что пора хоть приблизительно установить: семейный Андреев или нет. Бухгалтерия с него высчитывала за бездетность, а постройком не обходил билетами на детские праздники. И на Новый год Андреева поставили в список на кульки с подарками. Кулек он взял — может, не хотел из-за ерунды заводить разговор: сын, не сын, не всё ли равно.

Так Андреев дождался, что к нему на объект позвонили из постройкома:

— Тебя тут учительница спрашивает. Насчет воспитания твоего парня. Так что двигай после смены сразу сюда. Она тебя ждать будет. В красном уголке.

Андреев обозлился — этого ещё не хватало! Валеркина школа, значит, заинтересовалась новым отцом, неизвестно каким по счету у лопоухого балбеса, круглого троечника. Ну, дела… Сейчас пойдут разговоры про отметки, про поведение, про отцовский долг…

От злости он сорвался с работы раньше времени, и знакомый шофер домчал его на самосвале к конторе СМУ.

«К черту! — распалял себя Андреев, шагая коридором в красный уголок. — Так и заявлю этой учительше: к черту! Кто родил, тот пусть и воспитывает. А меня увольте. Посторонний человек! Квартирант! Не более того…»

Учительницу и в толпе узнаешь за версту, а эта сидела одна-одинешенька — на коленях хозяйственная кошелка, набитая школьными тетрадками. Лицо строгое, губы в ниточку, а руки крутятся-вертятся: целый день если командуешь сорока Валерками, поневоле начнешь руками крутить.

— Вы, что ли, меня вызвали? — Он прибавил себе грубости, чтобы она с самого начала не очень-то на него рассчитывала.

— Я… — Она показала ему сесть рядом. — Я учительница вашего Валерика, меня зовут Наталья Сергеевна…

Андреев подумал: плохо, что учительница молодая. Ну какой у неё в жизни опыт? И если она надеется, что он её с ходу засыплет вопросами: «Как там мой Валерик», — то горько ошибается: вопросов насчет лопоухого нет и не будет.