Ирина Стрелкова - Там за морем деревня…

— Очень рада с вами наконец познакомиться! — Учительница сжала беспокойные руки в замок и оглядела Андреева как бы с большим удивлением и радостью.

«Ну, рада, не рада, — подумал Андреев, — а выкладывай, с чем тебя принесло».

— Валерик учится у меня третий год. Мальчик он слабенький. Нервный. Впечатлительный. Учится неважно. У Валерика тетрадки…

Андреев решительно перебил:

— Может, насчет тетрадок вам лучше с его матерью побеседовать?

— Вы нетерпеливы! — покраснела учительница.

Андреев понял, что весь разговор с ним ведется по заранее составленному плану, и от плана своего учительница не отступит. Терпи и слушай.

— Итак, Валерик, как я вам уже сказала, мальчик слабенький и впечатлительный. А двор, где вы живете… Извините, но и дома ваши и барак — несчастье для школы. Ужасные ребята, один другого хуже. Валерик мне казался вовсе не похожим на них. И он был всегда такой запуганный. Наверное, во дворе его обижали… Да?

— Не скажу… — Андреев потрогал горло и закашлялся.

Учительница, не дождавшись ответа, двинулась дальше по намеченному плану:

— Впрочем, сейчас всё изменилось. Валерика просто не узнать. Что-то новое в нём появилось, он вдруг весь раскрылся. Вы меня понимаете? Раскрылась запертая детская душа! — Беспокойные пальцы забегали по ручкам кошелки и переметнулись на рукав андреевского пиджака. — Не обижайтесь на мою прямоту. Но ваш Валерик столько про вас рассказывал…

Учительница запнулась, и Андреев затосковал: ну, сейчас пойдут жалобы… накляузничал, значит, щенок…

Беспокойные, тонкие пальцы побежали вверх по его рукаву и забрались на плечо:

— Я всё, всё про вас знаю, — услышал Андреев. — Как вы собрали радиоприемник на транзисторах. Как починили старый будильник. Как машину в лесу отремонтировали… Я знаю, что вы ловкий, сильный, что вы всё умеете. Валерик так много о вас рассказывает…

Андреев обалдело поднял глаза на учительницу и увидел, что она вот-вот расплачется.

Разные с Андреевым случались в жизни передряги, но в такую он попал впервые. Соображал лихорадочно: что же теперь делать? Враки всё это. Выдумывает мальчишка. Не было ничего такого, о чем говорит растроганная учительница.

«Но как же не было, если было… — подбросила своя же память. — И приемник собрал, и будильник починил. И машину на дороге в общем-то ремонтировал. И парням во дворе показал, как крутить на турнике „солнце“. Тоне принес на Восьмое марта какие-то духи — тоже было… Ничего мальчишка не придумал, все чистая правда».

— Вот, посмотрите! — Учительница уже доставала из кошелки тонкую тетрадку. — Здесь классная работа на тему: «Моя семья». Я её вслух читала, всей учительской… Знаете, не часто дети так пишут даже о родных отцах…

Андреев взял тетрадь: куда теперь с ней деваться? Вдвое не сложишь, в карман не запихнешь — не забыто со школьных лет, что тетрадка — лицо ученика.

Он с опаской откинул серую слабую обложку. «Ну и почерк! Учительские поправки красными чернилами — вся страница исцарапана. Значит, слово „мастерить“ лопоухий пишет через „и“: „смастирил мне столик“… А ведь не врет. Сколотил я ему ерундовый столишко, чтобы за мой не лез…»

— Ну дела… — Он не знал, учительнице-то что сказать. — Ошибок много.

Она смутилась:

— Да. Особенно на безударные гласные. До пятерок нам с вами ещё далеко. Но я верю: пятерки будут. Валерик так переменился. Я так рада за него. — Она встала. — Мне пора. Я надеюсь, что теперь буду видеть вас в школе, на родительских собраниях. Сочинение я оставляю вам. Скажите Валерику, чтобы выписал все слова, где допустил ошибки… — И, как бывает с женщинами, собравшимися уходить, учительница заново разговорилась про Валериковы дела.

Андрееву надо было чего-то ей отвечать:

— Да. Конечно. Спасибо за внимание. Да, он, может быть, и способный. Музыкальный слух? Вполне возможно: с такими-то ушами. То есть, извините, я не то хотел сказать. Да, интерес к технике надо развивать. Футбол мешает учебе, в этом я с вами целиком согласен. Фигурное катание? Мы подумаем… обсудим…

Когда она наконец ушла, Андрееву впору было повалиться на лавку — до того он выбился из сил. Однако он понимал, что из красного уголка ему надо убираться на третьей скорости, а то ещё из постройкома заглянут: ну как, побеседовали?

Серую тетрадку в слабой обложке полагалось сохранно донести домой — Андреев огляделся по сторонам и умыкнул со стола «Работницу», заложил тетрадку внутрь журнала — теперь не помнется.

Он шел по улице, и бабий журнал высовывался из-за отворота. Кто-то там улыбался на обложке — белозубая женщина в каске строителя, в брезентовой робе.

«Тебе одна забота — зубы скалить, — думал Андреев, — а мне-то теперь чего делать? Сказка, да и только, что этот паршивец лопоухий под меня подстроил… Другие пацаны марки собирают, коробки спичечные, а этот вон чем занялся — отца себе собрал. Винт за винтом, плашка за плашкой — точная работа. Ничего не скажешь — мастеровитый парень. Изобретатель… Сидит где-то сейчас и ещё чего-нибудь соображает…»

Андрееву померещилось, что не один он сейчас идет домой, укорачивая шаг, а как бы вдвоем с человеком, то ли знакомым ему по прежним временам, то ли вовсе не знакомым. Даже вроде это брат родной, похожий на Андреева: потерялись они оба когда-то, не виделись столько лет, а вот свела судьба — встретились… Андреев знал, что нет у него брата, такого же, как он сам, но кем же тогда приходится ему идущий шаг в шаг человек, про которого написана вся правда в школьной тетрадке, исцарапанной учительскими пометками? Загадал, значит, Андрееву загадку лопоухий мальчишка. Придешь сейчас домой, а он на тебя глядит, чего-то свое выстраивает… Ну, изобретатель…

Андреев свернул во двор, до порога оставалось двести шагов. Не отстал бы теперь второй, идущий рядом.

В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…

Сегодня среди поджидающих заметно выделяется молодая франтиха с детской коляской. Пуховая розовая кофта, плиссированная юбка, лакированные туфли на толстом каблуке. Так парадно снаряжаться за какой-нибудь мелочью в магазин ни одна приезжая не станет — только своя, поселковая, бегавшая сюда растрепанной девчонкой. Теперь ей охота и себя во всем блеске показать, и сына в богатой коляске, но показывать практически некому. Мужчины, присевшие на траве поодаль от магазина, не на то нацелились, чтобы заметить парадный выход молодой матери. А старухи, те давно приметили и кофту, и туфли, и младенца в коляске, но из вредности виду не подают. Ждут, чтобы она сама к ним подкатила со своей коляской.