Ирина Стрелкова - Там за морем деревня…

Без всяких предисловий Валя спросила:

— Что ты собираешься делать дальше? Как будет развиваться твой протест?

Наташа угрюмо молчала.

— Но ты же не могла рассчитывать, что весь класс тут же, вслед за тобой, откажется сдавать экзамены, — продолжала Валя. — Ради чего по одному твоему слову — пускай смелому! — тридцать девять человек должны поставить под удар свое будущее? К тому же ты ни с кем из нас не посоветовалась. На что же ты рассчитывала?

— В такие минуты, — взволнованно ответила Наташа, — невозможно взвешивать и рассчитывать. В такие минуты…

Валя перебила:

— При чём тут минуты? После сочинения прошло целых три дня. У тебя была возможность всё обдумать, посоветоваться с классом.

— Ты считаешь, что я неправа? Скажи мне прямо и честно.

— Что у тебя за манера! Ставишь мне условие быть честной. Следовательно, ты считаешь, что я собираюсь тебе врать.

— Извини, — попросила Наташа, — я не хотела тебя обидеть.

— Тогда, прежде чем спрашивать меня, объясни сама, чего ты добиваешься от Елены?

Наташа горячо заговорила о том, что надо прекратить обман и очковтирательство.

— Пускай те, кто будет кончать после нас, не выходят из школы недоучками. Я согласна, чтобы моя судьба послужила жестоким уроком. — Наташа рассказала Вале, что Вера Платоновна видела её сочинение и оценила даже не на тройку, а на двойку. — Пойми, Валя, нас все десять лет учили кое-как. На выпускных экзаменах Елена вовсе не учеников вытягивает, а замазывает плохую работу школы. И сама она уж вовсе никуда не годный учитель.

Валя скептически усмехнулась.

— Что значит никуда не годный? Она средний учитель, я сужу вполне объективно — у меня с Еленой никогда не было нежных отношений, зато у тебя они были. Пока не пришла Таисия. Ты должна помнить, что я отнеслась к Таисии довольно прохладно.

— Потому что ты любишь математику, а не литературу, — вставила Наташа.

— Не только потому, — возразила Валя. — Неужели ты до сих пор не поняла, что у твоей красноречивой Таисии всё нахватанное по верхам? Меня удивляло и даже смешило, что вы сидите и слушаете её, как новоявленного Белинского. Ведь все её ужасно оригинальные суждения вычитаны из популярных статеек. Что может быть глупее и претенциозней, чем сравнение Печорина с Атосом! А её болтовня о гамлетах из нынешнего поколения акселератов! Абсолютная дешевка! Уж лучше пойти в библиотеку, честно перечитать всех классиков, все дотошные примечания — вот тебе уже другой, серьезный уровень знаний. Я бы именно так и поступила, если бы собиралась идти на гуманитарный…

— Ты несправедлива к Таисии Яковлевне! — искренне возмутилась Наташа.

— Но ведь засыпала тебя на устном не Елена, а твоя любимая Таисия, — резонно напомнила Валя. — И сделала это, можешь не сомневаться, из чистейшего подхалимства перед директором.

Наташа на минуту смутилась, но потом решительно возразила:

— Нет, она не хотела меня завалить. Она задала мне самые простые вопросы. Таисия Яковлевна не подозревала, что даже у хороших учеников такие слабые знания. — Наташа помолчала и добавила: — Я не хочу терять веру в людей и в справедливость на земле.

Пересказывая мне Наташины слова, Валя иронически улыбалась. Ей бы догадаться — поддержать Наташину веру в правду, — но куда там! Нашу Гетманову хлебом не корми — дай поспорить, блеснуть неотразимой логикой.

— Есть большая правда и есть маленькая, — говорила Валя. — Есть большой обман и есть маленькая, безобидная ложь. Маленькая ложь нужна в жизни, как нужно, например, трение. Мы же проходили по физике. Если бы трение исчезло, то с людей сползла бы одежда, на дорогах столкнулись бы машины, рухнули бы все дома… Теперь давай допустим, что твоя правда берёт верх. Что тогда? Ну ладно, Елену снимают. А если этим не кончится? Хочешь ли ты, чтобы Герасимова и Фисюк остались без аттестатов? Ты же знаешь, при любой проверке они погорят.

— Но зачем им фальшивые аттестаты? Я потому и отказываюсь сдавать экзамены, что не хочу жить с фальшивым аттестатом!

— Ну, а как быть Поле с Витькой? — Валя испытующе поглядела Наташе в глаза. — Ладно, Витька лодырь, мог бы сам заниматься, но предпочитал все десять лет эксплуатировать школьные понятия о дружбе и извлекать выгоду из процентомании. Но Поля? У неё трудолюбие гения! Однако она неспособна усвоить даже куцую школьную программу.

Наташа удрученно опустила голову.

— Зачем ты ко мне пришла? Чтобы доказать мою неправоту?

— Я пришла потому, что очень глупо получается — никто к тебе не ходит, словно они боятся директора. Ничего подобного. Во-первых, твой спор с Еленой очень школьный, а мы уже «на пороге», как любят выражаться учителя. А во-вторых, все зубрят, нет ни минутки времени. Вот я и подумала: дай зайду к Наташке. Нельзя же тебе в одиночку ломать голову над проклятыми вопросами. Мы с тобой разные люди, но твоя прямолинейность мне импонирует. Если тебе что-то понадобится, можешь на меня положиться.

Наташа подняла голову:

— Ты согласна подтвердить, что на письменной учителя подходили и проверяли сочинение?

— Я не следила за всем классом, — спокойно сказала Валя, — но у меня в сочинении была ошибка, и мне намекнули вполне ясно. В этом я готова признаться где угодно.

Весь свой разговор с Валей Наташа передала отцу. Виктор Владимирович наголову разбил рассуждения Вали.

— Есть доброта и есть спекуляция на доброте. Я не понимаю, при чём тут то обстоятельство, что мать Поли простая уборщица. Какое это имеет отношение к очковтирательству и показухе? Когда меня вызывали по моему сигналу о махинациях Емельянова со строительными материалами, один очень уважаемый товарищ изволил меня упрекнуть в том, что я не был на фронте, а Емельянов фронтовик. Но простите! Я не дезертир! Когда война кончилась, мне сровнялось четырнадцать. Я об этом сказал уважаемому товарищу. Я его спросил: «А если ваш Емельянов завтра убьет человека? Вы его тоже оправдаете?»

Виктор Владимирович и так нервный, а тут совсем извелся из-за Наташи.

На выпускной бал я не пошла. Сердце пошаливало, не хотелось портить праздничную картину своей унылой фигурой.

Мой Иван Степанович в тот день отправился на рыбалку, хотя сам всегда говорит: «Июнь — на рыбу плюнь». Вернулся позже обычного и с порога начал ворчать:

— Не видала дурака? Погляди, погляди… Всё из-за тебя, из-за твоих вечных страхов, как бы чего не вышло…

Долго он ворчал, пока не рассказал наконец причину.

Иван Степанович возвращался не так уж поздно, часов около девяти. Замкнул лодочную цепь, стал подниматься не спеша по тропке. Берег там крутой, с выступом, а на выступе растут две сосны — жених и невеста. Рассказывают — не знаю, правда ли, — будто с выступа когда-то кинулась в реку и утопилась купеческая дочь, которую не выдали замуж за любимого. И будто бы парень пришел туда же и зарезался.