Меган Уолен Тернер - Царь Аттолии (ЛП)

Самодовольное и снисходительное выражение лица тюремщика несколько полиняло, когда он начал пятиться к двери. Придворные обменялись понимающими взглядами. Евгенидис уселся на стул и с облегчением откинулся назад.

— Итак, Релиус, — произнес он наконец, — готов ли ты возблагодарить нашу царицу за ее милость?

Этот вопрос прозвучал, как далекое эхо. Словно Релиус уже однажды задал его царю, и теперь царь повторил его слова. Костис почувствовал, как холодок пробежал по его спине.

Цепи тихо звякнули.

— Я думал, что вы придете раньше. Чтобы отомстить, — прошептал Релиус.

— Я был нездоров.

— Я слышал. Новости доходят даже сюда.

— Помню.

Царь оглядел камеру, словно что-то припоминая.

— Очень похоже на мою камеру. Я не помню койку, но, наверное, я тогда просто ничего не видел. Она знает, что ты тогда вернулся, чтобы еще раз допросить меня?

Костис сглотнул, чувствуя себя с каждой минутой все более неловко. Царь затаил зло на Релиуса. Когда он сам был узником Аттолии, Релиус допрашивал его, чтобы получить сведения о царице Эддиса.

«Я собираюсь прогуляться в тюрьму, чтобы решить старый спор. Думаю, я это заслужил».

Костис переглянулся с гвардейцами. Они были ветеранами. Наверное, они видели вещи и похуже. Но все происходящее им тоже не нравилось.

Релиус почти незаметно покачал головой.

— Она не хотела это знать.

— И ты не был достаточно глуп, чтобы рассказать ей потом?

— Нет. Хотя она догадывалась.

— Я сказал тебе что-нибудь? — спросил царь непринужденно.

Костиса прошиб холодный пот.

— Нет, — сказал Релиус. — Вы умоляли кого-то на простонародном жаргоне. Что-то лепетали на архаичном. Я бы нажал на вас сильнее, но боялся, что вы умрете. Она не хотела вашей смерти.

Наконец Секретарь архива повернул голову и посмотрел на царя.

— Я жалею, что не убил вас.

— Храбрые слова, Релиус.

— Здесь невозможно быть храбрым. Только глупым. Вы пришли послушать, как я стану умолять? Я это сделаю. Я научился. Вы подсказали мне слова. — слезы выступили у него на глазах, и голос ослаб. — Пожалуйста, не мучайте меня больше. Пожалуйста. Не надо.

Царь отвернулся.

— Я не знаю, — прошептал Релиус, — был ли я когда-нибудь храбрым. Но если бы я знал, что вы вернетесь, я убил бы вас.

— Если бы ты знал, что я в конце концов окажусь здесь, а ты там? Это кажется тебе странным после стольких лет службы царице?

— Я не удивляюсь, что нахожусь здесь. Только тому, что вы отсюда выбрались. Думаете я не знал с самого начала, чем это может закончиться?

— Ты бы продолжал служить ей, если бы мог? — спросил царь.

— С радостью, — прорычал Секретарь и задохнулся от боли, пронзившей его тело.

Царь наклонился вперед, и Релиус вскрикнул, но царь просто просунул руку ему под голову и крюком подтащил плащ. Он опустил голову Релиуса на эту импровизированную подушку.

Филологос вернулся с небольшим бурдюком в руках. Сотис взял его и, выполняя указания царя, наклонился и просунул горлышко между губ Релиуса. Секретарь сделал глоток. Прежде чем, он успел сделать второй, царь уверенно сказал:

— Должно быть, ты сильно ненавидишь ее сейчас.

Глаза Релиуса налились кровью. Он посмотрел на царя и выплюнул драгоценную воду. Он изо всех сил пытался поднять голову, чтобы посмотреть в лицо своему врагу.

— Даже если бы я гнил здесь пятьдесят лет, — прохрипел он, задыхаясь, — а потом вышел на волю, я бы пополз к ней на брюхе и у ее ног умолял бы позволить служить ей.

Царь покачал головой, насмешливо и недоверчиво.

— Неужели? После всего того, что она с тобой сделала?

— Я сам научил ее этому.

— Значит, ты все еще желаешь служить ей.

— Да.

Все с той же недоверчивой улыбкой царь наклонился ближе.

— Как и я сам.

Он говорил так тихо, что Костису пришлось напрячься, чтобы услышать эти слова. Но Релиус был не готов к подобным откровениям. Он только молча смотрел.

— Чего вы хотите от меня? — прошептал он.

Слезы катились из уголков его глаз.

— Вы жаждете мести? Я не могу остановить вас. Так что приступайте. Вы можете делать, что хотите. Никто вас не остановит.

— Я хочу, чтобы вы поверили мне.

— Нет. — его дыхание прерывалось, он старался подавить рыдания, причиняя новую боль своему истерзанному телу.

Лицо Релиуса исказилось от боли. Царь передвинулся на край сидения и склонился к уху Секретаря. Костис не слышал, что сказал Евгенидис, но отлично расслышал, что кричал Релиус.

— Какая разница, поверю я или нет, если вы прикончите меня, как Телеуса?

Царь сел обратно, морщась от боли в боку.

— Оказывается, ты знаешь не все новости. Она помиловала Телеуса.

— Лжец, — воскликнул Релиус.

— Ну да, я такой, — согласился царь и повернул голову, прислушиваясь к звуку приближающихся шагов в коридоре. — Тем не менее, есть одна истина, которую я могу доказать прямо сейчас. Если не ошибаюсь, эти сердитые шаги принадлежат нашему капитану.

Царь не ошибся. Это был капитан с отрядом гвардейцев. Телеус вошел в дверь и остановился за стулом царя. Он не сказал ни слова, только наклонился над плечом царя и вручил ему сложенный лист бумаги.

— Дайте-ка угадаю, — сказал царь. — Моя царица отстранила Энкелиса и восстановила тебя. И твоим первым поручением является вернуть меня в постель?

Он развернул послание и, разгладив бумагу у себя на колене, прочитал сообщение. Потом улыбнулся.

— Я избавлю тебя, Телеус, от неприятной обязанности силой тащить меня в постель. Ты можешь закончить здесь то, что начал я.

Телеус содрогнулся от ужаса и отвращения. Он посмотрел на камеру, на Релиуса, и брезгливость на его лице уступила место горю. Релиус безнадежно смотрел на них со своей скамьи. Телеус был жив, потому что царь заступился за него, и он знал, в чем заключаются его обязанности.

— Я к вашим услугам, — сказал Телеус, пытаясь подавить дрожь в голосе.

Евгенидис встал со стула и выпрямился, чтобы видеть лицо Телеуса.

— Ты меня не понял, капитан. Я помиловал его.

Телеус, принявший жизнь из рук человека, которого он презирал, лицом к лицу столкнувшийся с падением и гибелью своего друга, исчерпал предел терпения. Он решился возразить царю.

— Ее Величество осудила его.

Евгенидис, усталый и раненый, подавленный зловонием и гнетущими стенами тюрьмы, где он потерял руку, ответил ему грозным рычанием:

— Я твой царь!

Его голос словно прорвал долго сдерживаемое напряжение; перед лицом потрясенных зрителей каменная маска капитана, скрывавшая его чувства, содрогнулась, пошла трещинами и внезапно лопнула от крика, становящегося все громче с каждым словом. Глаза Телеуса налились кровью, жилы на шее вздулись, он кричал так, что его должны были слышать в самых дальних камерах тюрьмы.