Федор Андрианов - Спроси свою совесть

А как он в прошлом году меня домой к химичке с запиской гонял, забыл? Ему над другими можно шутить, а над ним нет? — Не успокаивался Серёжка.

Женька вспомнил, что и правда в прошлом году тоже на первое апреля он от имени директора послал Серёжку домой к учительнице химии с запиской, в которой якобы содержалась просьба прийти к четвёртому уроку на замену заболевшего преподавателя, а на самом деле было выведено крупными буквами: С ПЕРВЫМ АПРЕЛЯ! Он вспомнил, как хохотал весь класс, встречая сконфуженного Серёжку, и криво улыбнулся. Неужели было время, когда он мог развлекаться такими пустяками?

— Ладно, забудем, — примирительно проговорил Курочкин, обращаясь к Серёжке.

— Забудем, забудем, — обиженно бормотал тот. — Каждый будет кулаком в лицо лезть, а потом: «забудем»!

— Так и ты меня ударил.

— Я — в ответ. А ты ни с того, ни с сего. Шуток не понимаешь.

Женька пожал плечами.

— Ну ударь ещё раз, если тебе от этого легче станет.

Иван подозрительно посмотрел на него:

— Что-то я тебя не узнаю, — проговорил он. — Вроде, ты раньше никогда к толстовству склонен не был.

Но тут прозвенел звонок, освободивший Женьку от ответа.

Юность забывчива и эгоистична. Поглощённый своими переживаниями, Иван к концу уроков забыл о Женькиных странностях, да и другие посчитали случившееся очередной его выходкой, стремлением к оригинальности.

И потянулись школьные дни с их обычными заботами и волнениями. Женька Курочкин теперь не пропускал занятий, аккуратно каждый день являясь в школу, и только с уроков истории по-прежнему уходил. Гнетущее чувство тревоги постепенно совсем исчезло, но беспокойство ещё осталось. И в то же время появилась у него некоторая снисходительная пренебрежительность по отношению к своим сверстникам. Он и раньше считал себя особой личностью, непохожей на всех, а теперь вообще дела и интересы одноклассников казались ему ребяческими, никчемными.

«Знали бы вы, что мне пришлось пережить, — думал он, поглядывая на ребят. — У кого из вас хватило бы на это духу? А меня вот разыскивает милиция, и, может быть, в недалёком будущем ожидает тюрьма».

Ребята, чувствуя его отчуждённость, тоже стали несколько сторониться Курочкина. Один Иван Сергеев ещё пытался втянуть его в общую жизнь коллектива. Так было и с субботником.

Готовиться к этому традиционному празднику коллективного труда — Ленинскому субботнику, стали недели за две. Началось всё с того, что десятиклассники насели на своего комсорга Ирину Саенко:

— Опять будем, как в прошлом году, на улице бумажки и разный мусор собирать? Пусть там пятиклашки шевыряются. А ты ищи для нас настоящую работу!

Ирина сама ходила в горком ВЛКСМ, на завод, в строительные организации. Нигде ей не отказывали, но и конкретного ничего не обещали. Но однажды она вошла в класс радостная и торжествующе вскинула вверх руки:

— Победа!

— Что? Что? Рассказывай! — нетерпеливо теребили окружившие её одноклассники.

— Есть работа, достойная нашего славного непробиваемого, непромокаемого десятого «А» класса!

— Какая? Где? — посыпались вопросы. — Рассказывай побыстрей! Не томи душу!

— Будем работать на строительстве детского сада. Нас берёт в помощники бригада коммунистического труда Серафима Туманова.

— «И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился», — язвительно процитировал Курочкин.

— А помоложе ты никого не нашла? — деловито осведомилась Лида Норина. — Серафим — это какой-нибудь седобородый старец, музейная редкость.

— Бригада молодёжная, мне сказали, — возразила. Ирина.

— О-о, это уже лучше, — обрадовалась Лида. — А бригадир всё равно старик. Так всегда бывает: молодым в наставники да в бригадиры стариков дают.

— А когда пойдём? — деловито осведомился Толька Коротков.

— Я уже договорилась с учебной частью. В субботу у нас будет три урока. Час — пообедать и переодеться. Сбор без четверти двенадцать, пятнадцать минут ходу до стройки, а ровно в двенадцать начнём работу.

— И до скольки?

— Вообще-то до четырёх. Но можно будет и задержаться, если захочется.

Сообщение её было встречено с энтузиазмом. Одни радовались искренне, другие заразились их радостью, а третьи были готовы выполнять любую физическую работу, лишь бы не сидеть на уроках. Да к тому же, сославшись на субботник, можно было не готовить к понедельнику домашние задания — уважительная причина!

— Ты пойдёшь? — спросил Иван Курочкина.

Тот неопределённо пожал плечами.

— Не знаю. Хотелось бы. Только мать, наверное, не пустит. Ты же знаешь — сердце!

Дело было, конечно, не в матери. Просто Женька не понимал энтузиазма своих одноклассников. Чему радуются? Вместо того чтобы просидеть два часа в тепле, в классе, четыре часа, а то и больше вкалывать на стройке, может, даже под дождём — удовольствие не из приятных. К тому же Женька, любящий во всём играть главную роль, физической силой не мог равняться ни с Иваном, ни с Толькой Коротковым. А затеряться где-то среди других, даже больше того, плестись в хвосте, вызывая насмешки — это было не в его правилах.

— Мы тебе полегче работёнку подыщем, — пообещал Иван.

Но это предложение ещё больше разозлило Курочкина — ни жалости, ни снисхождения он терпеть не мог.

— Ты поди мою мать уговори! — отрезал он.

Впрочем, он наверняка пошёл бы на этот субботник, если бы была надежда, что пойдет и Нина Чернова. Но она уже третий день пропускала занятия. Девчонки говорили, что больна, где-то простудилась.

— Ну, как знаешь, — обиженный его резкостью буркнул Иван и отошёл.

Женька ещё надеялся, что в субботу Нина придёт в школу, но она не пришла, и он окончательно утвердился в решении не ходить на субботник. С некоторой снисходительностью и в то же время с непонятным ему раздражением следил он за шумными приготовлениями, ребят. А они, казалось, искренне были рады предстоящей работе и с нетерпением ожидали окончания третьего урока. И как только прозвенел звонок, их словно ветром сдуло.

А через час они снова собрались во дворе школы. Все девчонки были в брюках, одни в широких полосатых, похожих на пижамные, другие в модных джинсах, с подвёрнутыми снизу сантиметров на двадцать штанинами.

Ровно без пятнадцати двенадцать во двор вышел Владимир Кириллович. Он оглядел всех своими цепкими прищуренными глазами:

— Все собрались?

— Нет Черновой и Курочкина, — ответила Ира.

— Чернова больна, — услужливо подсказал кто-то из девчонок.

— А Курочкин?

— Сердце у него, — хмуро пояснил Иван.

— Понятно. Значит, ждать больше некого. Подождите минутку, я только скажу директору, что мы отправляемся.

Он скрылся в дверях школы. Иван протиснулся к Ирине и спросил, кивнув ему вслед головой: