Марина Трубецкая - Дверь обратно

— А сейчас какой урок?

— Теория полей, — недовольно поморщилась в ответ та.

— А что, неинтересный предмет?

— Да кому как… Ну вот скажи, — она резко повернулась ко мне, — зачем мне, уриснице, знать, в каких условиях лучше пшеница родится? Столько бесполезного времени теряем на всякую галиматью! Давно уже пора оставить только занятия по профилю. А я младенческими предсказаниями занимаюсь два раза в неделю только! Зато умею себя просачивать сквозь лист железа. Ну вот на кой мне это? Чтобы потом ближайшие сто лет таскаться за старыми вздорными урисницами и только поддерживать покров младенческий, слушая, как эти выжившие из ума перечницы ахинею всякую несут? Ладно вон Анебос, — она махнула рукой в сторону парочки резвящихся зверолюдей, — он хоть Богом будет, так ему всякая-разная чушь понадобиться может, а мне-то это зачем?

— Богом? — Я зачарованно смотрела на псеглавца, который старательно, норовя делать это незаметно, прикреплял Свиксе на крылья науз в виде страшной рожи. — Анебос?

— Ну да! Найдет себе какую-нибудь дикарскую неразвитую территорию, да и начнет там божествовать.

— А почему он?

— Так принято! Отец же у него Бог, вот и сынок божком где-нибудь пристроится.

Вот я идиотка-то! Я переводила взгляд с псеглавца на его подругу. То-то он песками бредил! И как я сразу-то не разглядела? Мы же проходили про Древний Египет… Меня, видимо, имя смутило да одежда неподходящая, я и не сообразила поэтому, что Анебос — это древнеегипетский бог Анубис! Теперь я внимательно посмотрела на Свиксу… Ну точно! Вылитый сфинкс! Кто-то у них там еще был… Я оглянулась. Сзади шел еще один из зверолюдей — паренек с головой сокола — Светогор. Ну тут и думать нечего — Гор. Я вспомнила морду Анебоса вчера в шапке-невидимке… Надо же — будущий великий бог!

— А кто у Анебоса отец? — Я почесала нос, чтобы стереть дурацкую улыбку, нагнанную видением косоглазого оскаленного «бога» на моем крыльце.

— Как кто? — Риса даже остановилась, чтобы я оценила всю степень ее удивления. — Велес.

— Да? — протянула я удивленно. — А мне кажется, что он какое-то другое имя называл, — я пощелкала пальцами, пытаясь поймать ускользающее слово.

— Асила-Велес?

Точно! Асила! Я покопалась в памяти. Похоже, что Асила — это Осирис. Кто ж им в Египте-то этом так имена поперекручивал? Вот уж не думала, что смогу еще до такой степени удивляться! С будущими богами… вот так… бок о бок!

Тем временем мы пришли в холл со множеством корней. И я впервые заметила, что возле каждого подъема имеется горящая надпись на глаголице.

— А это откуда? — Я кивнула на надписи.

— Что откуда? — Похоже, урисница окончательно уверилась в том, что я идиотка.

— Надписи.

— Ну так это указатели, — она пожала плечами, — они всегда здесь были. Может, у тебя чародейное око закрыто было, вот ты и не замечала, — и она быстренько отошла к Гамаюн.

Сегодня мы цеплялись за какие-то совсем уж тоненькие корешочки разной степени окраса, от белых до густо-коричневых. В этот раз нас выбросило все-таки в ствол дерева. Вот только проблем с выходом не было никаких, проем сыскался легко. Так называемая дверь хоть и совпадала по цвету с древесиной, но была какой-то призрачной, совсем как легкая кисея. Когда я прошла сквозь нее и, сделав несколько шагов, оглянулась, выяснилось, что это была береза. Обыкновенная тоненькая стройная березка. Дождавшись, пока все одноклассники вылезут наружу, я подошла к дереву поближе, пытаясь понять, как же туда можно войти и поместиться, если почти весь ствол можно было обхватить ладонями. С каждым моим шагом береза начала увеличиваться, распухая, как на дрожжах. И когда я подошла вплотную, дерево стало достаточно большим для того, чтобы даже человек, намного превосходящий меня габаритами, мог спокойно поместиться внутри. Просто оптический обман какой-то!

Отвлекшись наконец-то от дерева, я кинулась догонять наших, которые спускались уже с небольшого холма на гигантское поле, разделенное на многочисленные разноцветные сектора. Все направились к стоящему неподалеку старику, одежда которого сплошь состояла только из травинок, ботвы, палочек. Даже в бороде его, казалось, росли какие-то колоски. Опирался он на тяжелую суковатую палку.

— Это дед Всевед, — шепнул мне на ухо Анебос.

Дед Всевед хмуро обвел нас взглядом и, откашлявшись, начал:

— Урок нонча поделим на две части. Во-первых, как взростить рожь на тяжелых глинах, заболоченных и засоленных почвах, где, как известно, она не произрастает. А во-вторых, оборотим позднюю осень на весну аккурат на маковом поле, — и, грозно подняв пуки седых бровей, значительно добавил: — Яга Ягинишна просила вам для урока.

На этом-то уроке мне и стало понятно, на кой на поля нанесены знаки типа следов от НЛО, которыми я вдосталь налюбовалась, еще сидя на вершине Борея. Оказывается, когда поле или сад находится на подходящей для них земле, они становятся объектом заботы многочисленных берегинь: овесниц, пшеничниц и тому подобных. А вот если кому-то в голову приходит мысль на песках рис, скажем, засеять, или же вон в болоте — рожь, то тогда надо поменять энергетический элемент состава почвы. Вот всякими фигурами на полях его и меняют. Точнее, специальный маг, который называется кузельник, чертит знак в воздухе, а уж берегини-полудницы его переносят в масштабе на нужном месте.

— И не забудьте ей сказать, — напутствовал дед Всевед: — «Полудница во ржи, покажи рубежи, куда хошь положи!» — Убедившись, что мы правильно можем начертать соответствующий знак, состоящий из кучки странно сцепленных кругов, он закончил первую тему.

Потом мы потащились на дальнюю делянку, на которой виднелись обрезанные под корень кустики травы.

— Теперича займемся маком. Ну здесь-то ничего нового. Кто знает, когда зацветает мак?

Естественно, руку поднял Анебос. И как он с такими познаниями долину Нила в маковое поле не превратил?

— Так аккурат, на Трибогов День[47] и цветет.

— Правильно, и какой это у нас месяц?

— Травень.[48]

— Ну вот, значит, и вызываем братца Травеня. — Он огладил длинную седую бороду и нараспев начал: — «Месяц Травень, приди, сердцем и зенитом весны предкам своим помоги». Кто-нибудь знает вызывальный знак Травеня?

На этот раз все молчали. Тогда дед Всевед, переложив палку в другую руку, свободной начертал в воздухе что-то очень похожее на цветок о четырех лепестках, которые малюют маленькие дети, а потом распылил пригоршню земли по ветру.

Минут пять ничего не происходило, а затем воздух заколебался, и из него соткался огромный призрачный силуэт молодого мужчины, заслонивший собой почти половину неба. Одеяние его очень походило на всеведовское: оно тоже состояло из сплетенных трав, но только сплошь пронизанных расцветающими бутонами цветов. На голове гнездился мохнатый венок все из тех же первоцветов.