Тамара Цинберг - Седьмая симфония
- Название:Седьмая симфония
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Детская литература
- Год:1969
- Город:Ленинград
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Тамара Цинберг - Седьмая симфония краткое содержание
Город не был одиноким. За ним стояла Родина. Вот почему ленинградцы стойко и мужественно держались, повседневно чувствуя поддержку всего советского народа. Вспоминая о тех тяжелых и страшных днях, ленинградцы вспоминают и ту добрую и ласковую заботу друг о друге. В те дни жили одной семьей. Все за одного, один за всех. В тяжелых условиях и воины Ленинградского фронта и жители блокадного города неуклонно шли к победе, выдержали все тяготы и победили.
В этой книге автор рассказывает о людях с чистой душой и совестью, о том, как, выполняя свой долг, они ежедневно совершали незаметные, но героические подвиги. И девушки-продавщицы из булочной, и управхоз, и врач из госпиталя, и девочка Катя — все они боролись за общее дело, за счастье народа.
Это первая книга Тамары Сергеевны Цинберг, пережившей блокаду Ленинграда. Она художник, и наши читатели получили не одну книгу в ее оформлении.
Седьмая симфония - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Что, своего ждешь? — добродушно усмехнулась дворничиха. — Загулял?
Катя молча смотрит в сторону хмурым, злым взглядом.
Губы ее крепко сжаты, глаза блестят, как у кошки, из-под темного платка.
Дворничиха тоже ушла, и опять ни души на пустынной набережной.
Снег уже сошел, и шаги одинокого прохожего отчетливо слышны еще издалека. И, услыхав эти шаги, Катя внезапно встрепенулась. Лицо ее совершенно преобразилось — добрая, смущенная, счастливая улыбка мгновенно осветила его. Но вот она медленно гаснет, эта чудесная улыбка. Лицо девушки тускнеет, словно вянет на глазах.
Высокий военный, который вышел из-за угла и идет по направлению к ней широкими шагами, вовсе не тот, кого она ждет, только похож на него немножко. Он уже подходит к парадной, этот высокий человек в распахнутой шинели, в ушанке, сдвинутой набекрень. Он немного пьян и отлично настроен. Заметив Катю, он остановился.
— Кого ждешь, красотка? — говорит он весело. — Может, меня?
Катя отступила назад и с силой захлопнула дверь. Он расхохотался.
— Зря, зря, — проговорил он добродушно и, постояв немного, тихонько пошел дальше. Фонарь, раскачиваясь за его спиной, бросал ему под ноги пляшущую тень, которая казалась куда пьянее своего владельца.
Пусто. Но вот дверь парадной снова приотворилась. Теперь Катя уже не смотрит по сторонам. Она стоит, опустив голову, мрачно глядя себе под ноги. Потом, медленно повернувшись, исчезает в темноте парадной.
32
А в это время Воронов сидел задумавшись у накрытого белой скатертью стола напротив невысокого, толстого, бритоголового человека. Они уже поужинали. Тарелки и стаканы сдвинуты в сторону, и перед ними — раскрытая коробка папирос и пепельница, полная окурков.
Хозяин дома, одетый в клетчатую куртку, расстегнутый ворот которой позволяет видеть ослепительно белую рубашку, сидит, свободно откинувшись на спинку стула, и чуть прищуренными глазами, улыбаясь, смотрит на своего гостя.
Почувствовав этот ласковый взгляд, Воронов поднял голову и тоже улыбнулся.
В молодые годы они были друзьями. Потом жизнь разбросала их в разные стороны. Но каждый раз, встречаясь, они с удивлением замечали, что их взаимная привязанность не уменьшилась, но стала крепче, — может быть, потому, что те черты характера, которые каждый из них, возможно по контрасту, ценил в другом, с годами обозначились резче. Да еще, пожалуй, и потому, что теперь, кроме всего прочего, они любили друг в друге свою общую юность.
Об этом и думал сейчас Воронов, рассеянно разминая в пальцах давно потухшую папиросу.
— Ну вот, — проговорил он негромко, — вот и вспомнили старину. — Он вздохнул и потянулся. — Ну, мне пора. Здорово я засиделся.
— Нет, погоди, — возразил тот быстро. — Давай поговорим серьезно.
— А мы разве шутили до сих пор?
— Шутили не шутили, а ни до чего не договорились. Так, лирика. Какие же все-таки твои планы, Алеша? Так и будешь торчать на этом заводе, где они так по-хамски с тобой поступили?
— Почему по-хамски? Они мне комнату дали в общежитии.
— В которой ты не живешь. А кстати, где ты живешь?
Воронов нахмурился.
— У знакомых одних. — Он бросил в пепельницу измятую папиросу.
— А то, может, у меня поживешь, пока жена в командировке?
— Да нет, спасибо, не беспокойся. Ну, мне пора!
— Постой, — начал тот снова. — Ты замечательный инженер, а они мальчишек набрали, и ты там теперь сидишь под началом своего же бывшего практиканта. Я же знаю, мне Игнатьев говорил.
— Мой цех ведь целиком остался на Урале.
— Ну и черт с ним, с твоим цехом. Я тебе опять говорю: едем со мной. И работа интересная, и деньги настоящие, по крайней мере. Этим тоже не бросаются, мой милый. Тебя хоть в очередь на жилплощадь поставили?
— Поставили. Даже в первую очередь.
— Вот эта первая очередь как раз и подойдет, когда ты вернешься. Приедешь с деньгами, получишь комнату, да и положение у тебя будет совсем другое. Поверь мне, с тобой совсем иначе будут считаться после работы на таком строительстве. И на такой должности, к тому же. И что у тебя здесь — ни жены, ни детей!.. — Он замолчал, задумавшись, а потом спросил, внимательно глядя в лицо собеседнику: — Кстати, ты прости, что я спрашиваю, ты что-нибудь знаешь о Нине Владимировне?
— Знаю, — ответил Воронов коротко. Лицо его стало замкнутым и хмурым. — В Свердловске она. Замужем.
— Вот как. Так что же тебя здесь держит?
— Да ровно ничего, — пробормотал Воронов задумчиво. — Ты прав, конечно.
— Чего же ты упираешься, как бык перед бойней? Знаю я вас, ленинградцев. Вам хоть райские ворота открой, а вы помнетесь и скажете: «Я бы лучше по Невскому погулял». Что смеешься, разве не так?
— Положим, не совсем так. Ну, а ты?
— Я? Я — гражданин Советского Союза. Сегодня в Ленинграде, завтра в Москве, послезавтра на Камчатке, а через месяц — в Баку. И везде я дома. А под старость поселюсь я в Гатчине и начну разводить плодовые деревья. Что ты улыбаешься? Самое благородное занятие — сажать сады для будущих поколений. Это мое твердое намерение, — он стукнул кулаком по столу. — Вот увидишь!
Воронов улыбнулся.
— А ты слышал, Андрей, чем, по словам очевидцев, вымощена дорога в ад?
— Слыхал, да не очень верю. Где они, эти очевидцы, когда оттуда не возвращаются? Ну, кроме шуток — едешь со мной? Поверь, я тебе друг. Это сейчас наилучший для тебя выход.
Воронов молчал. «Что тебя держит?» — спрашивал он сам себя и не мог ответить, но что-то держало его, это он чувствовал своим внезапно сжавшимся сердцем.
Он сидел, низко опустив голову и положив на стол большие, тяжелые руки. Потом он поднял глаза и твердо встретил трезвый, чуть насмешливый взгляд товарища.
— Ну что ж, пожалуй, ты прав, — проговорил он, медленно выговаривая слова. — Надо начинать жизнь заново. Ладно, Андрей, по рукам!
Тот рассмеялся:
— Молодец! Наконец-то договорились. Только не откладывай, бога ради. Завтра же собирай свои бумаги и приходи ко мне в управление. А с твоим заводом мы уладим, это предоставь мне.
— Хорошо, — сказал Воронов. Он встал и с улыбкой посмотрел на сидящего против него человека. — Уговорил все-таки! Ну, а теперь я пошел. Черт знает, как поздно.
— Да куда ты пойдешь? Ведь уже и трамваи не ходят. Оставайся, переночуешь. Я тебе сейчас постелю.
Наутро, очень рано, Воронов медленно шел по пустынной улице.
Уже рассвело, но день обещал быть пасмурным.
Воронов завернул за угол и подошел к парадной, перед которой толстая дворничиха подметала тротуар. Увидев его, она перестала мести и сказала, понимающе улыбаясь:
— С добрым утром вас.
— С добрым утром, — ответил Воронов.
— А Катька-то небось полночи здесь простояла. Ревнует! — И она рассмеялась с видимым удовольствием.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: