Эдуард Хруцкий - Полицейский

В карманах бриджей патроны к кольту… Ключ… Только вот где та дверь, которую можно им открыть… Опять деньги.

— Проследите, пусть откатают пальцы, — приказал он Алфимову, — если повезет, они могут оказаться среди тех папок, что мы взяли в Салтыковке.

Бахтин поднялся, зашагал по коридору. В гостиной, на ковре, лежал человек с простреленной головой. Пуля из кольта или маузера разнесла ему практически все лицо. Рядом валялся браунинг калибра 6,35. Видимо, из него и застрелил Кручинин одного из бандитов. В гостиной поработали основательно. На ковре осколки фарфора, хрустальные бокалы, серебряная посуда. Из гостиной дверь в кабинет. Там работал Литвин. — Что, Орест?

— Ящики стола вывернуты, в стене взломан секретный сейф. — Что там было?

— Вот, нашел на полу. — Литвин протянул Бахтину кольцо с изумрудом и бриллиантами. — Наверное, уронили впопыхах.

Бахтин узнал это кольцо. Оно было на руке Лены в день их последней встречи в Петербурге.

Он вышел в коридор. Посол и Манцев продолжали о чем-то беседовать.

— Господин посол, — Бахтин подошел к ним, — вам приходилось бывать в этой квартире? — Конечно.

— Были ли у господина Кручинина какие-то редкие ценности?

— Да, у него в гостиной находилась необычайная коллекция изделий Фаберже. — Я попрошу вас пройти со мной. — Конечно.

Посол брезгливо переступил через убитого, увидел труп Кручинина и снял котелок. — Это ужасно.

— Я прошу вас внимательно осмотреть гостиную. Есть ли здесь предметы, о которых вы говорили? — Голос Бахтина был служебно-будничен.

Посол прошелся по комнате, внимательно разглядывая разбитые стекла горок. — Коллекции нет.

— Благодарю вас. Держал ли господин Кручинин в доме служебные документы? — Что вы имеете в виду? — Бланки паспортов.

— Уверен, что нет, — запнувшись на секунду, ответил посол.

— Благодарю. Но мне бы хотелось, чтобы вы еще раз подумали. — Господин Бахтин! — возмутился посол.

— Господин посол, представьте, что паспорта попали в руки бандитов. Следовательно, они воспользуются ими для новых убийств и грабежей. Подумайте, граждане королевства Швеция занимаются в Москве уголовным промыслом.

— Я поговорю с господином послом, — вмешался в разговор Манцев.

Ну вот, пора идти в соседнюю комнату. Бахтин уже знал, что увидит там. И знание это страшило его, отзываясь в сердце острой болью. На ковре лежала полуголая Лена.

— Ее изнасиловали сначала, потом застрелили, — сказал за спиной Бахтина врач. — Литвин, нашли что-нибудь рядом с убитой? — Ничего.

— Посмотрите внимательно еще раз. Поднимите тело, ковер ощупайте…

Бахтин вышел в соседнюю комнату. Закурил, повернулся к окну. Не думал он, что увидит в последний раз ее мертвой. Вошли жиганы, надругались над его первой любовью, изнасиловали хором, а потом застрелили. И в этом виноваты все. И те, кто пришли сегодня, и те, кто под видом ломки старого позволили ворам и бандитам хозяйничать в его родном городе. Он смотрел в окно и не видел ничего. На темном стекле, словно на экране электротеатра, возникали воспоминания. Они были щемящи и нежны.

За что Господь послал ему все эти испытания? Тюрьму, расстрельный подвал, смерть Лены. И он чувствовал, как к острому ощущению горя и утраты примешивается такое же пронзительное чувство ненависти. К Рубину, Сабану и всем тем, кто разрушил его мир, испохабил жизнь. Лишил всего, что он заработал тяжелым трудом. И постепенно это чувство поглотило в нем все остальное, стало главным, как совсем недавно в камере Бутырской тюрьмы. Воспоминания обожгли на несколько минут и погасли. Исчез молодой романтический петербургский житель. У окна в комнате опять стоял человек, пришедший в этот город мстить.

— Александр Петрович. — Литвин дотронулся до его плеча. Бахтин повернулся. — Где швейцар, Орест? — Сейчас приведу. — На кухню.

На кухне сидели два чекиста в кожаных куртках и ели консервы. — Вон отсюда, — рявкнул Бахтин.

— Чего? — Один из них встал, угрожающе надвинулся. — Ты, ошметок полицейский… — Вон, — Бахтин достал наган, — застрелю, суки.

— Ты чего… Чего… — Второй чекист попытался встать, но упал с табуретки.

На шум вошел Мартынов. Он увидел консервы, хлеб, наган в руке Бахтина. — Вон, — скомандовал он. — Погодите, — Бахтин спрятал наган, — Алфимов. — Здесь я. — Обыщи их.

— По какому праву… — заорал тот, что полез первым.

— По праву революции, — с удовольствием ответил Бахтин.

Они с Мартыновым вышли, а через некоторое время Алфимов вывел этих двоих.

— Наворовали, сволочи, — обратился он к Мартынову. — Арестовать.

— Вы, Федор Яковлевич, не расстраивайтесь, — Бахтин дотронулся до кожаного рукава Мартынова, — это всегда было и всегда будет.

— Нет, не будет, — зло ответил Мартынов, — выжжем каленым железом. — Ну-ну, давайте. Где швейцар? — Здесь я. — Пошли. В кухне Бахтин сел рядом со швейцаром. — Ну, братец, излагай.

— Приехали они заполночь… Значит, мне позвонили. Я им: кто, мол? Они: мы из чеки. Я открыл. Старший ихний одет как барин, с кольцами…

— Стоп. — Бахтин достал фотографию Сабана. — Он?

Швейцар повернул карточку к свету, поглядел внимательно. — Ну! — Точно он. — Они документы показывали? — Бумажки, везде штамп ЧК. — А этого не было? — Бахтин достал фото Рубина.

— Был, господин начальник, точно, он мне-то документы и показывал. — Литвин! — позвал Бахтин. И когда тот вошел, скомандовал: — Снимите показания. — Опознал? — В цвет.

На Лубянке Мартынов позвал Алфимова в свой кабинет. — Миша, ты знаешь, кого убили на Сретенском? — Консула с женой.

— А ты знаешь, что его жена — первая любовь Бахтина. Мне Литвин об этом рассказал. — Ну прямо роман, Федор.

— Только с плохим концом. На Александре Петровиче лица нет. Такое пережить. Тюрьму нашу, потом смерть любимой. — Так, что делать? — Что делать, что делать… Мартынов полез в шкаф, вынул пузатую бутылку.

— Коньяк. Французский. Дай ему, пусть душу облегчит. И закуску приготовь.

Бахтин вошел в комнату своей группы. Никого не было. На его столе стояла открытая бутылка коньяка «Финь-Шампань» и тарелка с консервированным мясом. Бахтин посмотрел на это великолепие, и что-то дрогнуло в его душе. Нет, не все сволочи в этом мире и даже в доме этом. Люди остаются людьми; со своими грехами, добротой, любовью, какая бы власть ни пришла в этот город. Он налил полный стакан и залпом выпил. Ему стало тепло и грустно. И предательски по лицу потекли слезы.

Разбудили его голоса. Бахтин скинул пальто, которым его кто-то заботливо укрыл, и сел на диване. В комнате была вся группа. — Доброе утро. — Выспались? — спросил Алфимов. — Сколько времени-то? — Два пополудни.

Через час Бахтин и Мартынов сидели в кабинете Манцева.