Владимир Шурупов - Рассказы провинциального актера

Заливы Озера Ветров удобны для стоянки лодок — плоскодонка легко вылетела широким носом на пологий песчаный берег и уперлась в корни берез, оголенные талой водой и осенними штормами.

Как бы ступенькой от этого песчаного берега начинался плоский каменистый.

Недалеко от берега — опушка редкого березового леса и только дальше, за ней, берег начинал изгибаться вверх к первому увалу.

За ним можно было угадать впадину, потом еще выше виделся следующий увал и так все дальше, и все выше поднимались уральские старые горы, размеженные впадинами и высохшими болотами.

Егор потолкал лодку ногой, кинул носовую цепь на корни берез, не закрывая ее замком, накрыл мотор брезентом, достал ружья и рюкзаки и молча пошел прочь от воды.

На недоуменные вопросы Андрея он объяснил — замок не нужен, еще не было случая, чтобы угнали лодку или сняли мотор. Андрею пришлись по душе нравы местных жителей.

Не зная правил охоты Седова, Андрей старался все принимать как должное, меньше задавать вопросов, чтобы не выглядеть так глупо, как полчаса назад.

С непривычки москвич быстро устал, подъемы давались с трудом, с еще большим — спуски. Колени начали предательски подрагивать.

Они спускались в ложбины, взбирались по каменистым осыпям — мелкие камни выскальзывали из-под ног и ноги пробуксовывали. Перепрыгивали через ручьи, бегущие к озеру, — их было множество! — и, наконец, забрались на самый высокий увал, с него было видно далеко вокруг.

Егор вышел точно к нему, не плутая и не озираясь по сторонам в поисках примет.

Вершина была плоской, как стол, без единого куста и дерева, не было и травы — огромные валуны, словно придавленные куски теста, плотно привалившиеся друг к другу, вздымались над широкой и плоской впадиной, покрытой карликовыми соснами с кривыми стволами, с трудом выросшими на скудном высохшем болоте.

Сверху эти карлики казались кустами, ровными в своей курчавости и окраске, поэтому легко выдавали, даже неопытному глазу, все постороннее среди них.

Андрей сразу разглядел огромную стаю черных птиц, занявшую вершины карликов и образовавшую почти правильный овал.

— Смотри, Егор, смотри вон туда, — радостно закричал он, гордый, что первый увидел такое скопление птиц, — смотри туда, да нет, правее, там грачи!

— Где грачи? — подивился Егор.

Седов протирал очки, привинчивал к стеклам, вернее к дужкам очков дополнительное приспособление, он поднялся на увал позже. Андрей опередил его.

Седов молча поднял ружье и выстрелил в воздух.

Эхо долго дробилось по увалам, его интонации, почти не поврежденные, гонялись друг за другом и медленно затихали, а стая снялась и ровным стремительным лётом ушла к горизонту и растворилась, растаяла, как эхо.

— Хороши грачи! — засмеялся Егор. — Грачи летают размашисто и тяжело, летают неровно — так стремительно как эта стая, могли уйти только косачи, как их зовут на Урале. В Подмосковье они проживают под именем тетеревов.

«Стая тетеревов штук в двести, — подумал Андрей. — зрелище оскорбительное для охотника из Подмосковья, которому за весь сезон попадается один-два».

— А теперь — пошли, и гляди в оба! — сказал Егор. — Тут их великое множество.

Он объяснил, что косач сидит крепко, даже близкий выстрел его не поднимает: не взлетит, пока ты на него не наткнешься, чуть ли на хвост не наступишь. Крепко сидит.

Совсем некстати, как показалось Андрею, Седов добавил:

— Только береги патроны. Бей наверняка.

Имея в рюкзаках по две сотни набитых патронов, да еще в запасе — порох и дробь, чего же их беречь?

«А Седов-то жадный!» — подумал Андрей, пока умевший судить людей только скоро и категорично.

Небогатырская внешность не предполагала в Егоре выносливости и ходкости, но через два часа, таская напарника по увалам и впадинам, по высохшим болотам, Седов загнал Андрея в пот. Колени новичка дрожали, спину ломило, а Егор продолжал, как ни в чем не бывало, отмеривать худыми ногами, что болтались в широких голенищах сапог, все новые и новые метры, дыхание его не стало менее ровным, чем в лодке, когда он сидел на руле.

Время от времени он доставал пачку сигарет с дразнящим названием «Южные», вставлял одну из них в мундштук и, попыхивая синим дымком, устремлялся все дальше.

«Тоже мне, Дерсу Узала!» — проворчал Андрей.

Косачи срывались слева и справа, спереди и сзади, каждый куст в любой миг мог взорваться, и яростное хлопанье крыльев разбивало тишину сентябрьского леса. Постоянное ожидание и все-таки неожиданность взлетов здорово изматывали.

В начале охоты Андрей палил, сотрясая воздух, почти по каждому косачу, где бы он ни привиделся, даже если мелькнул неясной тенью за плотными кустами, но видя, что Седов за это время, идя по склону метрах в двухстах в стороне, много раз прицеливаясь, ни разу не выстрелил, решил поубавить пыл, не преминув проворчать про себя: «Береги, не береги — результат одинаков: оба пустые… Хоть бы душу отвел, скупердяй!» — думал Андрей.

Наконец Седов объявил:

— Привал!

Гордясь умением, обретенным в Подмосковье, Рык быстро — с одной спички! — развел костер. Егор не оценил это, возясь с концентратом каши, или принял как должное. Побродив по ближайшим кустам, он нарвал листьев дикой смородины для чая.

Егор делал все ладно и неторопливо, но изрядно надоел напарнику нравоучениями. Вновь повторил о патронах:

— Надо беречь!

— Жалко, что ли? — вяло огрызнулся Андрей.

— Жалко. И патроны, и птиц. Бить надо только наверняка — иначе подранков оставишь… Без собаки — не сыщешь…

Даже жалость к подранкам не примирила Андрея с ним.

Ему казалось, что не видит Егор ничего, кроме взлетающих перьев будущего жаркого и круглой мушки своей двустволки, не видит всего того, что видит он, пронзенный, потрясенный этим чудом — уральскими россыпями красок и света и точеной формой лирохвостых косачей.

Снисходительность к напарнику изливалась незримым потоком на Егора Седова, не ведавшего этого и потому спокойно хлопотавшего над нехитрым обедом.

«Он несимпатичен! — решил про себя Андрей, — как только найду другого напарника, местного и тоже с лодкой, Седов не будет в той компании, где я буду не только охотиться, но и…»

И так далее. Пожалуй, такие мысли знакомы всем, кто был в подобной ситуации в двадцать два года.

После обеда Андрей вовсе сдал: стал жаловаться Егору на усталость, на то, что с непривычки эти каменюги выдергивают ему ноги, словом, самым разумным будет отправиться домой, тем более, не известно, сможет ли добраться до лодки, для большей убедительности добавил он.

Седов молча кивнул, собрал все, что было разбросано на привале, притушил костер, полдороги к лодке молчал, полдороги поругивался.