Джованни Боккаччо - Фьезоланские нимфы

Вставай скорей! Ищи ее ты в долах,
Ищи в горах — её ты уследишь,
Веселую среди подруг веселых,
В лесах дремучих милую узришь.
Хоть на бегу и нет меж них тяжелых,
Уверен будь — ее ты победишь.
Дианы ж нечего тебе страшиться:
Издалека не скоро возвратится.

Тебе я помощь обещаю, зная:
Противиться никто не в силах ей;
Вот этот сын мой, выстрелить желая
Из лука, делал волею моей.
Я ведаю — и власть моя такая,
Чтобы помочь наукою своей.
Все — и Юпитер с многими богами
Против нее бессильны были сами».

Потом рекла: «Мой сын, скорей за дело!
Уверь его в могуществе своем
Пылающем, и лед взломи всецело
В его груди и в сердце ледяном.
Ну, делай, сын мой, как тебе велела,
Как можешь ты». И вот — в пылу таком
Лук мощно натянул Амур руками,
Что, выстрелив, сошелся он концами.

Пощады! Поздно. Глубоко вонзилась
В грудь Африко стрела — он ощутил, —
Прошла насквозь, и сердце раздвоилось,
Так что, проснувшись, грудь рукой схватил,
Как будто в ней стрела остановилась.
Глубок и узок ход кровавый был.
Глядит: ведь с мальчиком жена взирает,
Как, ею пораженный, он страдает.

Но нет ее. Она из глаз пропала,
И оборвался ею данный сон,
А раненое сердце все стучало,
И боль жила. И тотчас вспомнил он
Любимую, какою покидала
Она ручей. И в сердце обновлен
Прелестный образ, неизменно милый,
И в сердце он остался с чудной силой.

И молвил он: «Жена, я полагаю,
Венера с сыном. Их увидел я.
И если речь богини понимаю,
Мне обещала, что вся боль моя,
Какою я от Мензолы страдаю,
Вскипит ив ней. Так. Лишь бы нимф семья
Была подальше, — я решаюсь: ею —
Любовью ли иль силой — овладею».

Так в нем опять желанье запылало,
Наполнив грудь. Он Мензолу решил
Разыскивать во что бы то ни стало,
Пока найдет. И день уж наступил
Свершенья помыслов. Так жадно ждало
Живое сердце! Одинокий пыл
Не в силах умерять, к желанной цели
Он из дому спешит — к ручью Аквелли.

Вновь повздыхал, здесь посидев немного;
«Отсюда, — молвил, — раненному в грудь
Стрелой любви, мне был назначен строго
И слез, и воздыханий новый путь».
Сказав, пошел, и от ручья дорога
Вела его на холм. Боясь вздохнуть,
Глядел и слушал, силясь в напряженье
Почуять каждой нимфы приближенье.

Так, подымаясь, он пустился в горы,
К единой цели устремлен, легок,
Подняв чело и напрягая взоры,
Чтоб ясно видеть каждый уголок,
А ноги наготове, быстры, скоры, —
Мгновенно бег ли нужен, иль прыжок.
Листок ли чуть на ветке шелохнется, —
Уж он бежит: не нимфа ль попадется?

Но, шутками такими утомленный,
Какою-то обманною игрой,
Все нимф не видя, юноша влюбленный
Пред новою высокою горой
Подумал вдруг: «Куда, ошеломленный,
Карабкаться я буду, сам не свой?
Ведь это третья? Нет, иной дорогой
Теперь пойду, вот этою, отлогой».

И, повернув па Фьезоле, унылый,
Долиною задумчиво бредет,
Все в поисках своей дикарки милой,
Виновницы печалей и забот.
Нет полумили — движим чудной силой,
В укромном месте, между двух высот,
В долинке малой — вдруг услышал пенье.
И видит нимф — желанное виденье!

К долинке той приблизившись немного,
Вот ангельский он голос уловил
И два других. Он замер. Длани строго
Сложил крестом; колена преклонил,
Склонясь смиренно; тихо молит бога —
Юпитера: «О, если б ты хранил
Тут Мензолу — и, благ, меня подвигнул,
Чтобы с другими я ее настигнул!»

Тот, кто, поймать кузнечика желая, —
Как длинен, редок, легок шаг! — идет
Без шороха. Походка вся такая
Была у Африко меж тех высот,
Где шел он, пенью нежному внимая
Из той долинки. И, пройдя вперед,
Вот он увидел жадными глазами —
Дубок колеблет легкими ветвями.

Сокрытый, смотрит и подходит к цели:
Отсюда шел напев — и не затих;
Три милых нимфы вместе песню пели;
Одна стояла, возле две других,
В канавку ножки опустив, сидели —
Как нежны, белы были ножки их!
Они, поникнув, ножки тихо мыли,
И пели, и на птичек походили.

Та, что стояла, ветви соплетала
И тем венцом украсила чело,
Кудрями светлыми под ним сияла, —
Уж солнце их ласкало, а не жгло.
Потом подруг венками увенчала
Густыми, пышными; легко, светло
Кос несплетенных пряди разметались
И с ветками зелеными сплетались.

И в мыслях Африке одно звучало:
«Ведь Мензолы меж ними нет моей».
И к ним его все ближе привлекало,
И разгоралась боль еще больней.
«Венера, — молвил, — ты мне обещала,
Но все не вижу милости твоей.
Что делать мне? Себя я им открою,
Спрошу, как свидеться мне с их сестрою».

И юноша, открыться им решая,
Выходит к нимфам и, ступив вперед,
Смиренно, робко, голос понижая,
Умильную такую речь ведет:
«Диана, ваша госпожа благая,
Вас твердыми и стойкими блюдет,
О нимфы милые! Но не бегите,
Вас умоляю, мне хоть миг внемлите.

Ищу одну из вашего я строю,
Что Мензолой, я слышал, названа
И будет узнана из вас любою.
Уж месяц — мне не встретилась она,
Ищу, плененный гордою красою,-
Она бежит, суровости полна.
И вот молю — хоть легкий след девицы
Мне укажите, милые сестрицы».

Вдруг — как без пастуха бегут барашки
От волка перепуганной толпой,
Туда, сюда — и мечутся, бедняжки,
Блея во весь дрожащий голос свой;
И лисьи как почуявши замашки,
Затрепыхав, летят скорей домой
И бьются куры, и кудахчут дико,
Пока в курятнике замрут без крика, —

Так нимфы милые бегут в тревоге,
Его увидя, «ах!» и «ох!» кричат,
Для бега обнажив высоко ноги
Прелестные, поднявши свой наряд,
Не отвечают, яростны и строги,
Хватают луки и спешат, спешат
Пологим берегом к горе, к пещере,
Как дикие затравленные звери.

А Африке кричит им: «Подождите!
Постойте! Дайте слово произнесть!
Я зла не мыслю делать вам, поймите,
Не посягну на вашу жизнь и честь!
Я пошутил! Напрасно вы бежите!
Мне надобна веселость, а не месть:
Ведь вы себе во мне найдете друга,
А вот бежите сразу с перепуга».

Но что твое отчаянье, моленье!
Они бегут проворно, что есть сил, —
И ты остался вновь в уединенье,
Какого бы ответа ни просил.
Их не преследуй: всякое стремленье
Их ярый бег равно б опередил:
Летят на ветер все твои приманки,
Уже не остановятся беглянки.