Олег Зареченский - Ховальщина. Или приключения Булочки и его друзей

…И руки в карманах держишь, перебираешь копейчатые в медь, потрясываешь их пальцами в кармане, как зерна их распыляешь по дну его, а потом опять в горсть собираешь, как будто в надежде, что проросли уже, и больше их стало, или затерялась, может одна, а сейчас нашлась. Да нет, все те же, пятак потертый, два трюльника, один дореформенный, необычная цифра три на нем, двушка для автомата, да копейки, в трясучку наигранные, как раз пятнадцать по счету выходит, только на этот сухарь обсп орехами и хватает. Так и написано: «обсп орехами». Потолкаешься, потолкаешься в очереди, посмотришь, что народ набирает, сожмешь свои кулаком в кармане, уж лучше мороженное потом в киоске после школы, если деситякопеечное привезут опять же. Если привезут. Очень Булочке десятикопеечное нравилось, две вафли, а посередине оно. И хоть не сливочный пломбир, молочное, но нравилось. За свои десять копеек и нравилось, да бывало не часто, видно не он один любил, десятикопеечное. Было еще, правда, совсем редкое, фруктовое, за цену волшебную, небывалую. Мужик как-то перед Булочкой в очереди целую коробку купил, она еще в окошко не пролезала, через дверь подавали ему, и Булочке тогда не досталось семикопеечного счастья, кончилось на нем, а на большее у него и не было. Он это-то караулил каждый день, и такая вот не задача. Упорхнуло счастье, точнее, уехало на жигулях вместе с дядечкой в коробке. И побрел Булочка домой, английский учить, айс крим его душу мать.

И как так, рассуждал он, не сходится что-то в спектакле, с жизнью не сходится. Папа там заграничный сыну своему на Новый год все подарок не мог подобрать, не хватало ему средств, несчастному, безработный потому что он был, такая вот обстановка у них напряженная, не все право на труд имеют. И хватало папику этому только на магнитофон двухкассетный японский, о чем он сыну по телефону все отделение жаловался, так мол, и так, прости, на мопед с мотоциклом не хватило, только на магнитофон двухкассетный японский. А ты карманом в антракте позвенишь медью, да сойдешься в туалете в трясучку, может, повезет на орла, может, выиграешь еще пару копеек сегодня…

А англичанка не только театр, она и кино уважала. Запомнилось особенно Булочке одно, на всю жизнь запомнилось, три ночи потом не спал. По сравнению с ним легенда о Динозавре – сад детский. Про белорусских партизан кино было, и про мальчика одного, он все к ним в отряд хотел попасть, и попал потом. Про войну фильмы любил Булочка, и тут все с оружием ходили, он надеялся, стрелять начнут да гранаты взрывать, а они ходят да ходят, в каком-то темноцветном влажном пространстве, а ты все войнушку ждешь, ждешь, и поэтому глаза не отводишь в сторону, а потом уже и отвести не можешь, и выходишь на улицу прямо из зала, и молчишь долго, до самого дома, и ночью не спишь, и не страшно, а не спишь, все перед глазами ходят они, ходят…

А начальных учительница, та по своему к театру тяготела, в третьем классе, чтобы отвлечь детей от вредного влияния улицы и приобщить к ценностям мировой культуры, повела записываться в Дом пионеров в кружок театральный. Но так как количество мест было ограниченно, а привели весь класс, решено было провести конкурс, и наиболее одаренных оставить, а остальных опять отдать на произвол и воспитание улицы. Конкурс был серьезный: нужно было на выбор спеть песню, рассказать стихотворение или басню.

Все по очереди чего-то рассказывали, но все это было скучно и не интересно. Интересна была Булочке только недавно услышанная, на улице конечно, от одного приятеля, песня. Так как юный еще не пионер обладал способностью с первого раза запоминать любое рифмованное сочинение, эта песня крутилась в его голове и рвалась на волю. Ведь песня была крутая, про ковбоев, точнее, ковбойцев. Когда дошла, наконец, очередь до Булочки, он встал и запел:

Руководительница кружка, сухощавая женщина неопределенного возраста в больших роговых очках, не дала Булочке закончить это великое произведение. А там еще было про перестрелку с поножовщиной, и про то, как по принципу десяти негритят, по дороге уже едут два ковбоя, а после очередного кабачка, уже один, из далекой Гаваны, о-о-о…

Надо отметить, что у Булочки напрочь отсутствовал музыкальный слух, но разве это было важно, ведь слова-то какие – про ковбойцев.

В театральный кружок Булочку не приняли. Он был очень удивлен. Пришлось пойти в авиамодельный.

Выжигать на фанерке выжигательным аппаратом детские картинки, куда отправили всех не принятых, интереса не было. Булочка потом ходил даже на концерт, который дали счастливчики, и даже позавидовал несколько такому счастью – быть артистом.

Но дома его ждал свежесобранный бумажный змей, и его запуску только мешал все никак не кончающийся спектакль.

Досуг дошкольный проводи, в саду, иль с бабушкой в подагре, в рот ничего ты не бери, а после палки руки мой исправно.

Не бери ветку от дерева, бери доску от ящика, найди в кустах или в углу намокшем, с весны лежат уже, промокли доски, серым цветом, гвоздем подернуты уже. Ты оторви их аккуратно, отлучи от дома, хватит, им быть единым неделимым. И будет клюшка или палка, тебе гонять до посиненья. А посиненье ведь наступит. Дружки собрались, и вы вместе. Начали. Хоккей дурацкий летом. На задворках, стекла биты, биты стекла. Ты знал об этом. Не бери. А как не брать? Овощной ведь рядом, жалко так оставить, ценность ведь такая, с весны лежит, никто не замечает. А ты заметил, заложил, до случая, и вот пришел он – хоккеем летним. Дури много, и стекла осколков. Ты об этом помнил, но в порыве, забудешь все. И руки расстопырев, упрешься в них.

Закапал красным все уже – асфальт, лужайку перед входом. Дай посмотреть, кричали все, и не давали мне проходу, когда я с поднятой рукой, как командир бригады конной, чтоб кровь поменьше вытекала, ну и чтобы было видно всем, и ей, в одной руке держа глюкало, то, чем играют в летний мяч, шел в лазарет. Прекрасен путь мой был геройский, один над детскою толпой, в лучах полуденного солнца, я брел с понурой головой.