Газета День литературы - Газета День Литературы # 008 (1998 2)

Среди открываемых Маканиным типов мне особенно интересен тип провинциала, являющегося в Москву, — отражение непрерывного, размытого в веках притока свежих, полнокровных сил с русских окраин в центр. Являлись целыми семьями, родами, селами, почти целыми областями. Гнездились в столице, создавая в ней свою Россию, свою державу, уменьшенный рисунок огромного, размытого между трех океанов чертежа. Поэтому-то в "маканинских" московских квартирах, московских конторах, московских лабораториях и общежитиях видна вся Россия. Дышит Урал, волнуется оренбургская степь, зеленеет уссурийская тайга. И эти пришельцы — вовсе не те, недавно описанные межеумки, между городом и селом, между водкой и молодкой, бремя для села и для города, предмет наших литературных сожалений, оплакиваний, возведенный чуть ли не в национальный тип и характер. Нет, маканинские провинциалы из своих городков и поселков садятся на скамьи столичного университета, занимают посты в НИИ, рассчитывают баллистику ракет, строят, думают, вкалывают, гоняют на машинах, обзаводятся семьями, без особого комплекса перед столицей, ну, разве лишь с самым малым, с самым тайным, дающим силу их честолюбию, направляющим их неистраченную в провинции энергию.

Маканин создает свою оригинальную философию, свою "метафизику".

Слежу за его эстетикой не менее пристально, чем за социологией. Он мастер коротких, чуть условных диалогов, в которых, как в магнитных ловушках, улавливает плазму сильных и жарких состояний его ирония, обращенная не только на персонажей, но и на себя самого, позволяет ему сохранять выгодную дистанцию между творцом и действом, заглядывать в это действо со всех сторон и вдруг в финале снимать эту дистанцию мгновенным, разящим приближением, слиянием, и в этом стремительном, сверхскоростном слиянии много истинной боли, иногда до слез.

Я люблю мир Маканина, жесткий, структурный мир, в котором он по открытым ему одному законам заключает хаотический рой явлений, непроизвольных человеческих действий. Он строит свою кристаллическую решетку, превращает перенасыщенный раствор современной социальной Среды в четкие кристаллы своих рассказов, повестей и романов. Конечно, народная жизнь — не кристалл. Она — стихия, неочерченная, огнедышащая. Но всякий, кто хочет ее узреть, не опалив при этом глаза, строит свой собственный уникальный прибор, вставляет в него свои стекла, свои горные хрустали, свою уникальную оптику. Загляните в новую книгу Маканина напряженными, ждущими чуда глазами, и прибор заработает.

На мой взгляд, лучшая маканинская вещь — это "Голоса". Да, она фрагментарна, да, она не имеет конца. Но лично мне это внушает надежду, что рано или поздно Маканин вернется к ней и напишет — нет, не конец, у книг такого рода не может быть конца, — продолжение.

Давно освободился от беллетристических пут Андрей Битов, а, скажем, Анатолию Киму они, по моему ощущению, мешают. Мне остро интересно все, что делает этот писатель, я отдаю должное той непомерно трудной формальной задаче, которую он поставил перед собой в "Белке", но из всего, что я читал у него в последнее время, мне больше всего пришлись по душе этюды о Владимире Лидине и безвременно умершем поэте Александре Орлове. Первый напечатан в "Литературной учебе", второй — в "Дружбе народов". Работы эти исполнены вдохновенно и ярко.

После "Живой воды" "Сороковой день" В. Крупина многим показался спадом, но для меня эта вещь, беспощадно-откровенная, вольная и страстная, явилась предвестником нового плодотворного этапа в работе писателя. Я и сейчас думаю так, хотя произведения, которые Крупин опубликовал после "Сорокового дня", надежд моих, признаюсь, не оправдали. Они тоже и откровенны, и вольны, но… как бы это сказать поточнее? Чересчур, что ли, откровенны. Чересчур вольны. "Свободная" — или "открытая" — проза тем и хороша, что свободна от всяческих регламентаций, но ведь и она подчиняется законам искусства, наипервейший из которых — чувство меры.

В 1967 году в "Литературной России" появился рассказ никому не известного писателя "Свадьба". Трагическая история времен войны: любовь парня и девушки, ненависть к врагу, гибель, смерть и красота — чудовищная в огне этой смерти. В рассказе были достоверность и в то же время какой-то неподдельный, трогающий душу романтизм, от которого литература и читатели отвыкли. Рассказ "Свадьба" был замечен, он выделялся, его перечитывали, переводили.

Тогда было написано уже много, но напечатаны лишь "Свадьба" и несколько рассказов и очерков в областных газетах.

Александр Проханов по профессии авиационный инженер, работал в НИИ. Инженерия оказалась не главным в жизни, оставил, пустился в путешествия, работал в лесничестве в Карелии, водил туристов в Хибины, бродяжил с геологами по Туве. Все это — от страсти узнавания Родины, ее прошлого, ее будущего. Концы и начала — старики в ветхих избах, затерянных среди лесов, и ураганные скорости самолетов в поднебесье — соединение, слияние, неустанное движение, один путь. Редко кто из молодых писателей приходил в литературу с такой цельной и отчетливой, своей темой.

Тема Проханова — родная земля, народ, его корни, недра. Красота и радость, пребывающие в народе от века. Все это у Проханова слито и органично, все кровное. Почти физиологическое чувство Родины. Не сомневаешься в том, что он именно так чувствует, так видит и так верит.

В первых книгах Проханова "Иду в путь мой", "Желтеет трава", "Кочующая роза" — в крестьянах, рыбаках, партизанах, в старухах и детях, в молодых влюбленных женщинах, в каждом — выразились так ненатужно, легко, как бы ненароком, а потому чрезвычайно убедительно лучшие черты народного характера, те черты, которые относятся, говоря старомодно, к святому началу русской души: доброта, душевная мягкость, мечтательность и отвага.

Кроме умения заглянуть человеку в нутро, то есть кроме таланта человековедения, Проханову свойствен талант художника — его леса живут, его реки дышат, его воздух, снег, ненастье, поля исполнены живописной, пластической силы.

Страсть не покидает Проханова — страсть постижения Родины — значит, будут новые книги и в них любовь людей, рождения, смерть, шумящие леса, радость.

И его всегда будут узнавать сразу. Он заметен. Прочитайте эту книгу и убедитесь.

Афганистан, перевал Саланг, 1985 год.