Дитерихс К. - УБИЙСТВО ЦАРСКОЙ СЕМЬИ И ЧЛЕНОВ ДОМА РОМАНОВЫХ НА УРАЛЕ

На этом съезде мне предложили место заведывающего отделом здравоохранения (областного). Я знал, что 195-й госпиталь будет закрыт в близком будущем и я останусь без места, кроме того мне было ясно, что если я не займу этой должности, то она будет занята кем-либо из рабочих, и здравоохранение будет в неопытных руках неспециалиста. Поэтому-то я решил занять эту должность, но не хотел разрешать вопрос самостоятельно, намереваясь спросить мнение врачей; поэтому я и дал условное согласие.

Я не обращался к профессиональному союзу врачей, так как принадлежал к союзу военных врачей, где был перед этим 3 месяца председателем совета, хотя был членом профессионального союза. Я обратился на ближайшем собрании союза военных врачей, на котором мне было заявлено, что мое условное согласие на занятие этой должности не подлежит обсуждению в данном собрании. Что означал этот ответ, для меня является неясным и до сего времени.

Спустя около недели, меня пригласили на совет комиссаров и предложили мне объявить программу моих предстоящих работ по здравоохранению. Я тогда заявил, что пока я не знаю, буду ли я служить, нового ничего создавать не буду, а лишь буду стремиться поддержать то, что есть, и расширить сеть больниц и амбулаторий. Таким образом, я приступил к фактическому исполнению своих обязанностей. Мне тогда же было предложено подыскать себе помощника, обязательно партийного, или левого социал-революционера, или большевика, причем назвали этого помощника товарищем комиссара. Я тогда же заявил, что я не хочу и не понимаю названия комиссара здравоохранения и считаю себя областным санитарным врачом, а не областным комиссаром здравоохранения, хотя у меня и была присланная печать из областного исполнительного комитета - печать областного комиссара здравоохранения.

6 марта 1918 года был назначен областной съезд врачей, но он не состоялся за неприбытием врачей. На 15 мая был назначен новый съезд, причем, кроме врачей, на съезд приехали комиссары здравоохранения и представители от советов рабочих и крестьянских депутатов. Накануне я собрал совещание комиссаров здравоохранения городского и уездного и страховых касс Екатеринбургской и городской. На этом совещании я просил выяснить вопрос о том, будет ли съезд “аполитическим” или “политическим”, и предложил создать отделы здравоохранения так, чтобы они могли продолжать свою работу при всяких политических переворотах. Меня на этом совещании упрекали в том, что я иду против советской власти, и вынесли постановление, что съезд должен быть политическим, и что, если падет большевистская власть, то нечего заботиться о дальнейшей судьбе здравоохранения. Мне пришлось подчиниться.

На съезд собралось около 80 человек. Около 20 представителей большевиков и около 5 левых социал-революционеров составили фракционное собрание, на котором было постановлено - до решения мандатной комиссией решающий голос предоставить тем, кто явился на съезд по группе “обязательного” присутствия на съезде, это были комиссары здравоохранения (в большинстве не врачи) и представители от советов (не врачи).

Дня через два собралось членов съезда уже человек 135 - 140. Тогда фракционное собрание постановило, чтобы мандатная комиссия предоставила право решающего голоса лишь тем, кто стоит на платформе советской власти. Этого требования по мнению собрания мандатная комиссия не выполнила; был объявлен перерыв заседания, назначено было фракционное собрание, и на фракционном собрании после долгих споров было постановлено - мне как комиссару произвести поправку ошибки, допущенной съездом и заключавшейся в том, что съезд без обсуждения признал действия мандатной комиссии правильными. Я по постановлению фракционного собрания вошел в общее собрание и опросил некоторых членов, признают ли они советскую власть, и признававшим было дано, право решающего голоса, а не признававшим - право совещательного голоса. Тогда группа врачей удалилась с совещания”.

Логинов: “Мой отец жил в городе Бийске и имел маслоделательные заводы. Я жил при нем и учился в Бийском городском четырехклассном училище, где кончил курс. После окончания училища я поступил в Бийский казенный винный склад. Здесь я прослужил приблизительно полгода и уехал в Иркутск. Отсюда я уехал за границу и поступил в Цюрихе в политехникум. Здесь меня захватила русско-японская война.

Я возвратился в Россию и поступил добровольцем в 12-й Иркутский запасной батальон. В этой войне я был ранен. После окончания войны я возвратился к отцу; жил у него, но в 1908 году приблизительно уехал в город Троицк Оренбургской губернии, с целью приискания заработка, так как с отцом у меня установились натянутые отношения; он пил, мучил семью; из-за этого у нас и пошли с ним нелады. В Троицк же именно я попал потому, что прочитал в газетах какое-то объявление, предлагающее заработок. Здесь я был хроникером одной газеты, заведовал типографией. В Троицке и его пределах я прослужил до 1915 года.

В этом году я поступил добровольцем в армию в 19-й Сибирский стрелковый полк, и сразу же был зачислен в команду кандидатов школы прапорщиков. Участвовал я в боях и два раза был ранен, отравлен был газами. В 1917 году я был в стенах школы прапорщиков в городе Омске, где меня захватила революция. 24 июня я получил производство в чин прапорщика.

В то время Омский совдеп издавал свою официальную газету “Известия”, в которой я с целью заработка и работал в качестве сотрудника. После большевистского переворота я стал заведовать конторой этой газеты. Председатель Омского совдепа Косарев, зная, что я по убеждениям не большевик, а разделял убеждения социал-демократов-меньшевиков-интернационалистов, потребовал от меня, чтобы я, заведуя конторой, не саботажничал, а работал в контакте с большевистской властью, на что я изъявил согласие.

Общая разруха жизни меня несколько затянула; я стал играть в карты, проигрался, еще более затянулся и продолжал служить у большевиков в надежде поправить свои материальные дела, так как я уже к этому времени обзавелся семьей - имел жену и ребенка, помогая также и матери, которую бросил отец. Так продолжалось до бегства большевиков из Омска. Вместе с другими деятелями принужден был эвакуироваться из Омска и я. Дней за 6 до падения советской власти в Омске я, как офицер, был назначен для выполнения некоторых чисто технических функций по охране города, причем в моем подчинении была и милиция. Вот это-то обстоятельство и заставило меня, главным образом, уезжать из Омска вместе с большевиками, так как я опасался мести, особенно в первые дни по очищении города от большевиков.

Приехал я в Тюмень приблизительно числа 10 июня, и числа 12 июня я уехал в Екатеринбург. Здесь мне было предложено, как офицеру-специалисту, выехать на фронт. Я уехал в Тюмень, где председатель оперативного штаба Усиевич категорически потребовал от меня, чтобы я отправился на фронт. Всячески стараясь уклониться от этого требования, я в конце концов получил назначение казначея полевого штаба. Все время я находился после этого при штабе 1-й Сибирской армии, отступавшей на Камышлов и затем к Ирбитскому заводу. Здесь приблизительно числа 30 июля мне было предписано сдать все денежные суммы начальнику хозяйственной части восточной дивизии Антонову, находившемуся в Алапаевске, что мною и было выполнено приблизительно 1 августа. После этого я выехал в Пермь. Отобраны от меня суммы были потому, что большевики заподозрили меня в неблагонадежности и в попытке бежать от них. Поэтому, когда я прибыл в Пермь, меня арестовала чрезвычайная следственная комиссия. Не имея, однако, никаких доказательств моей вины, она меня освободила.