Дитерихс К. - УБИЙСТВО ЦАРСКОЙ СЕМЬИ И ЧЛЕНОВ ДОМА РОМАНОВЫХ НА УРАЛЕ

Павел Медведев, касаясь условий содержания Царской Семьи в Ипатьевском доме, говорил про Них:

“Все Члены Августейшей Семьи, кроме Наследника, были здоровы. По внешнему виду Государыня была старее Государя; у Нее в волосах заметна была седина. За все время мне пришлось иметь лишь два коротких разговора с Государем. Раз Государь спросил меня, как идет война, куда отправляются войска? Я объяснил Ему, что теперь идет война внутренняя; дерутся русские с русскими. Во второй раз, увидя меня в саду рвущим лопухи. Государь спросил, для чего они мне? Я ответил, что они нужны на табак. Никаким оскорблениям и издевательствам Царская Семья со стороны охранников не подвергалась”.

Медведев при допросе особенно подчеркивал разницу в отношениях к Царской Семье русских охранников-рабочих от отношений Юровского и “латышей”. Он говорил, что, не доверяя русским, Янкель Юровский и “латыши” следили за самими русскими охранниками и не позволяли иметь общений с Царской Семьей, например, разговаривать с Ней. Именно этим он объяснил, что ему не удалось беседовать более или менее обстоятельно с Царем.

В свою очередь рассказывает про Царскую Семью и Филипп Проскуряков:

“Жизнь свою Они проводили так: вставали Они утром часов в 8 - 9. У них была общая молитва. Они все собирались в одну комнату и пели там молитвы. Обед у Них был в 3 часа дня. Все Они обедали вместе в одной комнате, то есть я хочу сказать, что вместе с Ними обедала и вся прислуга, которая была при Них. В 9 часов вечера у Них был ужин, чай, а потом Они ложились спать. Днем Государь читал, Государыня также читала или вместе с дочерьми вышивала что-нибудь или вязала. Наследник, если мог, делал из проволоки цепочки для своих игрушек-корабликов. Гуляли Они в день часа полтора.

Про отношения к Государю и к Его Семейству со стороны охраны я могу по сущей совести объяснить следующее: Авдеев был простой рабочий, малоразвитой. Бывал он и пьяненький иногда. Но ни он сам, ни охранники при нем ничем, как есть, Царской Семьи не обижали и не утесняли. Юровский с Никулиным держали себя самих совсем по-другому. При них Царской Семье было хуже. Ну и охранники при Юровском стали себя вести много хуже. О разных безобразиях Сафонова, Стрекотина и Подкорытова Юровскому было известно. О том, как однажды Подкорытов выстрелил в выглянувшую в окно Анастасию Николаевну, ему, Юровскому, я знаю, докладывал Медведев”.

По поводу отобрания Юровским от охранников перед расстрелом Царской Семьи револьверов Проскуряков характерно замечает:

“Вот этого я толком понять не могу. Правда это была или нет, я этого доподлинно не знаю, потому что никого из рабочих об этом я спросить не догадался, отбирал ли на самом деле у них Медведев револьверы. Для чего это нужно было, я сам не понимаю; по словам Медведева, расстреливали Царскую Семью “латыши”, а они все имели наганы. Я тогда еще не знал, что Юровский еврей. Может быть, он, руководитель этого дела, и “латышей” для этого нагнал, не надеясь на нас, на русских. Может быть, он для этого и захотел постовых русских рабочих обезоружить”.

Два показания рабочих-охранников, Медведева и Проскурякова, одинаково свидетельствуют, что в отношениях во всяком случае большей части русских охранников к бывшему Царю и к Царской Семье народной вражды не было. То же подтверждали и другие охранники, да и надписи на стенах дома, оставленные по себе охранниками, говорили о том же. По-видимому, это обстоятельство так ярко проявлялось, что руководители преступлением, Исааки Голощекины, Янкели Юровские, Саковичи, Белобородовы, Дидковские, или, так сказать, израильская и российская революционная советская интеллигенция, испугались настроения русских рабочих к сверженному Царю и вынуждены были обеспечить выполнение своего злого умысла обезоружением охранников и удалением их от непосредственного соприкосновения с обреченными жертвами. В данном случае это произошло при большевистской власти. Но не тот же ли страх, вероятно, должен был существовать в тайниках душ деятелей и революционеров предшествовавшего периода революции, когда русской землей пытались завладеть Львовы, Керенские, Гучковы и прочие главари “народных движений” без народа, взявшие на себя право свержения Царя именем народа, а совершившие в действительности преступный акт личного произвола, так как народа за ними не оказалось.

Сверженный, заключенный, всецело находившийся во власти большевистских изуверов бывший Царь предпочитает, чтобы ему отрезали руку, чем пойти на какое-либо дело, которое могло бы принести вред национальной чести и свободе России и поставить ее в экономическо-политическую зависимость от немцев. Он истинно русский для такой сделки человек; Он верный и честный Сын Своего народа, и это проявляется даже в Его отношении к своим тюремщикам из русского народа. Он и в них продолжает видеть русского христианина, детей русского народа, к которому принадлежит и сам, и которого любит не на “митинговых и трибунных” словах, а на деле, таковым, как его создали история и жизнь. Он и в Медведеве видит прежде всего своего соплеменника, заговаривает с ним, и уверен, что из 1000 таких русских рабочих, как Медведев, может быть только 10 - 20 не отзовутся просто на слово русского человека, которого они все поневоле чувствуют в Нем.

Совершенно верно, что для политически развращенных различными социалистическими и иными лицедеями слова воспитателями рабочих Он больше не Царь-Правитель. Он только человек. Но не увидеть в Нем истинного русского человека они не могли, так как близкое соприкосновение с Ним в охране, с Его Семьей, с Их жизненным бытом и главное с Их высокоправославной религиозностью открывало глаза простых людей на сущность натуры бывшего Царя и устанавливало между ними невольно внутреннюю связь по сродству основных, коренных черт народного характера. Этой внутренней связи с русским народом не могли иметь ни Саковичи, ни Логиновы, ни Ленины, ни Гучковы, ни Керенские, ни Львовы, ни никто из их сподвижников, активных и пассивных, всего революционного периода 1917 года и предшествовавших ему подготовительных смутных годов.

Сколько должно было быть у бывшего Царя любви к своему русскому народу, сколько великой русской жалости к темноте его, чтобы даже в Екатеринбурге не разувериться в действительных свойствах его натуры и не отвернуться от него, а всегда и при всех тяжелых обстоятельствах стремиться стать ближе к нему, приласкать его, от чистого сердца протянуть ему руку. И в большинстве случаев Он не ошибался; простой русский человек Его понимал и, кто бы он ни был по испорченности натуры, так или иначе откликался. Он говорил: “Русский человек - это мягкий, хороший, душевный человек; он многого не понимает и этим пользуются злые люди. Но на него можно воздействовать добром”. Как раз именно такую натуру русского человека Он сам и вмещал в себе, а злые люди пользовались этим и… воспользовались окончательно в стремлении к власти, в заботе лишь о своем эгоистическом “Я”, и в ослеплении своими не русскими политическими принципами. В последнем отношении характерен эпизод, случившийся с комиссаром Панкратовым, как рельефно отражающий сущность политиканствовавших людей того времени, воображавших, что в своем, приобретенном с запада, социалистическом мировоззрении они лучше знают и ближе стоят к русскому простому народу, чем русский Царь.