Дитерихс К. - УБИЙСТВО ЦАРСКОЙ СЕМЬИ И ЧЛЕНОВ ДОМА РОМАНОВЫХ НА УРАЛЕ

Разнородность предположений, выдвинутых следствием, вызвала разновидность работ в целях исследования района Коптяковского леса. Прежде всего исследование занялось розыском следов ям, которые могли послужить местом погребения Августейших тел. Для этого в период от 23 мая по 9 июня были произведены подробные разведки всей зоны, определявшейся наружным кольцом охраны; остановили на себе внимание 11 подозрительных мест, как бы следов бывших ям. Все они были вскрыты, но оказались старыми “щупами”, которыми техники нащупывают и определяют направление залежи руды. Были найдены при этом сумка с 3-линейными патронами, видимо, забытая кем-либо из людей, несших охрану, и некоторые предметы, которые после экспертизы должны были быть отнесены к предметам, попавшим в лес в более отдаленные времена.

Нельзя забывать, что собственно сами работы по сокрытию убийцами тел не могли продолжаться более 48 часов, причем из этого времени надо исключить еще не менее 8 часов перерывов, когда исполнители Ермаков, Костоусов, Леватных и Партин приезжали в город в рабочий клуб и обменивались здесь общими впечатлениями о текущих событиях и своем участии в убийстве Царской Семьи с председателем Верх-Исетского исполкома Сергеем Малышкиным и товарищем Александром Кривцовым. Таким образом, Исаак Голощекин и Янкель Юровский использовали для своей работы максимум 40 рабочих часов - промежуток времени слишком недостаточный, чтобы особенно чисто выполнить большую земляную работу и так тщательно ее маскировать, чтобы не осталось никаких следов.

Первое предположение, что тела были сложены в выкопанную яму, залиты цементом и засыпаны землей, определенно не находит себе никаких подтверждений ни в розысках, ни в дополнительных допросах, ни в раскопках, произведенных на месте в Коптяковском лесу. Ни в каком другом районе сокрытие тел не могло иметь места, так как Исаака Голощекина, Янкеля Юровского, Ермакова, Ваганова, Костоусова, Леватных, Партина и других сотрудников Ермакова в дни 17 - 19 июля видели именно приезжавшими и уезжавшими из Коптяковского леса. Видели их даже в самом лесу, вблизи урочища “Четырех братьев”. Видели их родные и такие из жителей, которые ошибиться не могли, так как ермаковские опричники были слишком хорошо известны многим по тем грабежам, которые они творили среди окрестных хуторян и жителей заимок. Да, наконец, рано утром 19 июля их видели в Верх-Исетске, возвращавшимися всей гурьбой из Коптяковского леса.

Таким образом, для обследования оставались еще два последних положения.

Сидя рано утром 19 июля в саду коммунистического клуба, компания Ермакова вела между собой беседу самого откровенного характера; скрываться было не перед кем и стесняться некого. Говорили обо всем, что делали и что видели, пересыпали ответы циничными замечаниями и сопровождали чуть не каждое слово трехэтажной руганью.

Противно и тяжело выносить на свет грубые и грязные речи этих людей-зверей, но дело, к которому прикасаются руки Исааков Голощекиных, обставляется такой исключительной тайной, что, желая хоть немного подойти к истине, приходится цепляться за каждую соломинку, откуда бы таковая ни протягивалась. Беседовали друзья между собой о многом: перечисляли, кто был среди убитых; отмечали, что в поясах костюмов были защиты драгоценности; высказывали мнение, что “у мертвых красоты не видать”. Кто-то из спрашивавших поинтересовался: “как одеты были?” - на что Партин ответил: “Они все были в штанах”.

По приведенным темам разговоров можно себе представить, каким потоком цинизма разразился бы разговор этих падших людей, если бы там, на глиняной площадке, они раздевали свои жертвы донага. Относительно одежды говорили, что у Царя шинелька совсем “никудышняя”; говорили про пояса; говорили про штаны у всех; говорили, что тела были еще теплые. Про наготу не было сказано ни слова, ни намека, и подслушивавший разговор Кухтенко, передавший их подлинные выражения, не преминул бы рассказать и об этом, если к тому мог быть какой-нибудь повод.

Не служит ли это ясным указанием, что тел в районе “Ганиной ямы” не раздевали, как это предполагалось с самого начала, и что если в кострах оказались остатки обгорелых частей одежды, белья, корсетов, чулок, подвязок и прочего, то попали они в костер не отдельно от тел, а вместе с телами.

Костоусов, Ермаков, Леватных, Партин, Ваганов - все это люди, ушедшие в политику, революцию, большевизм, разбой, грабеж от работы: лишь бы только не работать, а добывать средства к существованию каким угодно другим способом, но более легким, тунеядным. Здоровый, полезный, честный труд им чужд и отвратителен. Это люди в прямом смысле антиработники, паразиты. Если бы советская власть была действительным выразителем власти рабочего, крестьянина, власти труда, то первое, с кем она должна была бы бороться, первых, кого должна была бы уничтожать, это этих паразитов, антиработников по натуре: Костоусовых, Ермаковых, Партиных и т. д. Между тем в действительности происходит обратное: именно эти тунеядцы, паразиты являются наиболее нужными ей элементами; их она приближает к себе; им предоставляет силу и власть; их она выставляет как истинных работников, как трудовой пролетариат. Не достаточная ли, не злая ли это насмешка над проповедуемым Лениным и Бронштейном социализмом.

Что же, эти паразиты благодарны ли по крайней мере советской власти за дарованные им привилегии? Верны ли они ей? Нет. Они легко покидают ее, как скоро им надоедает. Никакой внутренне-прочной связи между властью и ее “народом” нет. Павлу Медведеву показалось, что его мало оценили за активное участие в Цареубийстве, и он ушел от них; Ермакову не понравилось, что вздумали ставить преграды его неудержимому зверству, и он тоже ушел; Сакович, продавши свою душу, испугался того черта, с которым совершил сделку, и тоже захотел удрать. Исполнители и народ признают советскую власть постольку, поскольку она предоставляет им право, в значении физических элементов этого закона, то есть оперируя почти исключительно на низменных импульсах человеческой натуры и массы.

И тот же Костоусов, беседуя с друзьями в коммунистическом клубе, подтверждает эту ограниченность власти советских главарей и вместе с тем оказывает следствию неоценимую услугу, протягивая одну из соломинок для достижения истины в темных событиях, совершенных Исааком Голощекиным в районе “Ганиной ямы”.

“Второй день приходится возиться”, - со злобой и площадной руганью замечает он по адресу власти, заставившей его работать и налагавшей таким образом на него обязанности, тогда как он желает пользоваться только физическим правом. И поясняет: “Вчера хоронили, а сегодня перехоранивали”.