Веденеев Василий - БАЛЬЗАМ АВИЦЕННЫ

Неожиданно чужая рука сжала его запястье и заставила оторваться от фляги. Раздольский поперхнулся и сквозь набежавшие на глаза слезы увидел рядом двух крепких молодых людей, одетых с дешевой щеголеватостью завсегдатаев портовых кварталов.

- Извините, синьор, - не выпуская руки живописца, с холодной вежливостью поинтересовался первый. - С кем это вы беседовали?

- С приятелем, - сердито буркнул Раздольский и вырвал руку.

Он был рослым, сильным мужчиной и умел постоять за себя. Видимо, в намерения незнакомых итальянцев не входило обострение отношений, поэтому второй парень немного оттеснил товарища и миролюбиво сказал:

- Извините, синьор. Не могли бы вы назвать нам его имя?

- Теодор, обычно я называл его капитан Теодор. Но зачем он вам?

- Ваш друг моряк? - широко улыбнулся первый парень.

- По-моему, нет. Мы часто виделись в опере. - Пользуясь свободой рук, Раздольский вновь приложился к фляжке, лихорадочно соображая, чего хотят от него эти странные люди?

- В опере? - удивился второй. - Простите, нам показалось, что это наш давний знакомый, моряк.

- Вы ошиблись, - заверил их художник. - Да, мы встречались в итальянской опере, но это было в России, в Санкт-Петербурге. Позвольте пройти!

Озадаченные парни расступились, и Раздольский шмыгнул мимо них на набережную, полную прохожих. Через несколько секунд он затерялся в толпе. Шагая по улочкам, он подумал: стоит ли рассказывать Теодору об этом случае, если тот придет вечером в кофейню Луиджи?

Так ничего и по решив, живописец глотнул из заветной фляги и весело подмигнул разбитной торговке фруктами. Жизнь прекрасна, и она продолжалась...

***

Отрабатывая обещанный золотой, извозчик старался вовсю - он, как нитка за иголкой, следовал за каретой, но держался в некотором отдалении, что было не так просто на оживленных, залитых солнцем узких улицах. Видно, возница прекрасно знал город, и Кутергин спросил у него, где старая площадь с фонтаном. Извозчик махнул рукой куда-то влево и обернулся, чтобы объяснить подробнее, но в этот момент дорогу им преградила неожиданно выехавшая из-за угла запряженная осликом тележка, доверху заваленная пустыми корзинами, и лошадь извозчика опрокинула ее.

- Куда ты прешь?! - бешено заорал хозяин тележки, средних лет мужчина в распахнутой на груди синей рубахе, с повязанным на голове линялым красным платком. - Распахни глаза, дурень!

- Ты сам такой же осел, как твоя животина, - не остался в долгу извозчик. - Мог бы выглянуть, прежде чем выезжать на перекресток.

- Ты мне ответишь!

Хозяин тележки вцепился в извозчика, пытаясь стащить его с козел. Откуда ни возьмись выскочили еще два молодца, с обеих сторон вскочили на подножки коляски и схватили Федора Андреевича. Капитан рванулся - уличное происшествие принимало дурной оборот, но тут один из молодцов двинул его головой в лицо. Русский едва успел увернуться, и удар пришелся в плечо: лоб у итальянца оказался просто чугунным, и рука занемела от боли. Другой в это время выкручивал пальцы Кутергина, стараясь завладеть саквояжем. Изловчившись, Федор Андреевич врезал ему ногой в живот. Горячо интересовавшийся багажом молодец выпучил черные глаза и боком сполз с коляски. Его приятель навалился на Кутергина сверху, намереваясь зажать горло удушающим приемом, но капитан перебросил его через себя - вновь пригодились уроки борьбы, взятые у мирных горцев.

Офицер окинул быстрым взглядом перекресток, превратившийся в «поле боя»: извозчика все-таки стянули с козел и пинали ногами хозяин тележки и какой-то оборванец, а из-за угла выскочили еще трое парией. У одного из них в руках был нож. Федор Андреевич интуитивно закрыл грудь саквояжем и тут же почувствовал резкий толчок, как будто в него угодили камнем. Скосив глаза, он с ужасом увидел, что в саквояже, войдя по самую рукоять, торчал нож, умело брошенный с расстояния в десяток шагов. Клинок пропорол толстую кожу с такой легкостью, словно саквояж был картонный. Лишь счастливый случай спас капитана, иначе сталь пронзила бы его грудь, достав до сердца. И если Кутергин не хотел стать трупом, или, в лучшем случае, остаться калекой, нужно было немедленно отступать. Нападавших стало слишком много, а драться с ними пришлось бы одному русскому: извозчик уже не боец - он даже стонать перестал и лишь вздрагивал, когда его пинали грубыми башмаками.

Федор Андреевич спрыгнул с коляски, намереваясь пуститься наутек, но тут в его ногу вцепился молодец, пытавшийся было завладеть саквояжем, - он обхватил сапог капитана обеими руками и старался вывернуть стопу, чтобы повалить русского на мостовую. Офицер сильно лягнул его свободной ногой в лоб. Цеплявшиеся за сапог руки тут же разжались, и Кутергин сломя голову кинулся прочь от места побоища. Сейчас уже не до кареты, увозившей Мирта и слепого шейха. Самому бы остаться живым и невредимым, чтобы потом помочь Мансур-Халиму.

С балконов, прилепившихся под крышами, и из окон на драку смотрели любопытные. Сбившиеся в стайки вездесущие мальчишки из подворотен подбадривали бегущих гортанными выкриками, улюлюканьем и пронзительным свистом. Несколько дородных матрон открыли двери и встали на пороге, как часовые, охраняющие свои жилища, но никто не подумал позвать полицию или вмешаться.

Какой-то шустрый малый бросился наперерез русскому и успел схватить его за плечо. Капитан крутнулся волчком и сбил противника подсечкой, бросив его на камни мостовой. Сзади уже слышался громкий топот преследователей, и Федор Андреевич, не долго думая, свернул в первый попавшийся переулок, надеясь на быстроту ног и удачу, которой при расставании пожелал ему черноусый Сулейман.

Плохо, когда город совершенно незнаком. Кутергин не мог даже приблизительно ориентироваться в лабиринте улочек и переулков, маленьких площадей и предательских тупичков. Ах, если бы угадать, как застраивали Геную? Седая Москва, где капитан появился на свет испокон веку строилась кольцами вокруг Кремля, а между укреплениями-кольцами, соединяя их, пролегали кривые улочки и переулочки. Сановный Петербург - как каре солдат, застывших на параде: сплошные прямоугольники кварталов и пересекающиеся под прямым углом стрелы широких проспектов. Но его и строили позже, спустя шесть веков после матушки-Москвы. Варшава собирала свои улицы к центру, как лучи звезды, а что здесь, в Генуе? Куда бежать? Искать полицейского? В любом случае из полиции быстро не выбраться, даже при самом благоприятном отношении - полицейские всех стран мира одинаково подозрительны и недоверчивы...

Едва русский скрылся за углом, извозчик, как ни в чем не бывало, поднялся и начал отряхиваться, недовольно бурча:

- Вы разорвали мне куртку. Неужели нельзя было потише?