Геннадий Чикунов - Я был там [история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени]

Я уже писал, что отец работал на электростанции и работа у него была посменная. Его режим дня во многом не совпадал с нашим режимом. Очень часто, когда мы спали, он работал, а днем, когда мы бодрствовали, он спал. Независимо от режима дня он каждый раз делал зарядку, принимал холодный душ. Насколько я помню, он вел активный образ жизни. Занимался по поручению партийной организации общественной работой. Проводил какие-то мероприятия в Красном уголке, который был на нашем этаже, недалеко от нашей комнаты. В свободное время увлекался фотографией, велосипедом, лыжами, делал для друзей и знакомых пружинные матрасы. Я и сейчас помню, как он при помощи воротка навивал из толстой проволоки огромные пружины, а потом закреплял их на широких досках. Когда отец был выходной, мы очень часто ездили в Ленинград, много времени проводили в лесопарке, гуляли по берегу Невы, иногда брали напрокат лодку на лодочной станции и катались вдоль живописных берегов полноводной реки, любуясь местными красотами. Одним словом, все было прекрасно: благоустроенное жилье, дружная счастливая семья, хорошая надежная работа родителей, позволяющая жить в относительном достатке, отличная природа, близость Ленинграда. Казалось, что о какой-то другой жизни не стоило и мечтать. Думалось, что так будет всегда. Но даже мы, дети, стали замечать, что взрослые все чаще стали говорить о какой-то войне. Один раз в наш поселок приезжали испанские дети, и взрослые говорили, что их выгнали с родины какие-то фашисты. По нашим овражистым дорогам вдоль берега Невы начали бегать легкие танкетки. Одна из них даже свалилась в овраг, и несколько дней ее вызволяли оттуда военные при помощи таких же танкеток. Из «тарелки», висевшей на стене, все чаще стали звучать марши и военные песни. Солдаты, расположенные в казарме в соседнем доме, почти каждый день стали проводить занятия в лесопарке или во дворе нашего дома. С одной стороны, все было как всегда, но с другой – чувствовалось нарастание какого-то напряжения. Родители с большим вниманием стали прислушиваться к сообщениям, которые передавали по радио, и обсуждать их содержание.

В одно прекрасное утро наша размеренная, спокойная, мирная жизнь была перечеркнута зловещим, пугающим, кровавым, в полной мере непознанным словом: война.

А УТРО ПЕРВОГО ДНЯ ВОЙНЫ БЫЛО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПРЕКРАСНЫМ. ЭТО БЫЛО ВОСКРЕСЕНЬЕ. НА НЕБЕ НЕ БЫЛО НИ ОБЛАЧКА.Ярко светило солнышко, щедро одаривая июньским теплом просыпающийся поселок, окрестные леса и болота, воды полноводной, величавой Невы, неспешно текущей к берегам Балтики. Все было как обычно, и трудно было поверить, что всего через несколько месяцев в этом тихом, мирном, райском местечке все будет перемешано в единое месиво, состоящее из леса, земли, металла, крови, человеческих тел и судеб. Как известно, война началась 22 июня 1941 года, в воскресенье. В субботу нам родители обещали, что завтра пойдем в лесопарк, где были интересные аттракционы, парашютная вышка, летняя эстрада, а потом будем кататься на лодке. С мыслями об интересном предстоящем воскресном дне я и уснул вечером в субботу. Очевидно, я проспал долго и проснулся только после того, как мама начала меня будить. Едва проснулся, как мне брызнул в глаза яркий солнечный свет, щедро лившийся в окно нашей комнаты. Судя по тому, что солнце было уже высоко, можно предположить, что время было далеко не раннее, где-то ближе к обеду. Поставив меня на ноги прямо на оттоманке, где я спал, мама стала помогать мне одеваться. По щекам ее текли слезы, а по покрасневшим глазам и опухшим векам можно было предположить, что случилось что-то очень серьезное и непоправимое. На мой вопрос «Что случилось?» она ответила, что сегодня ночью немцы перешли нашу границу и началась война. От радости я пустился в пляс, высоко подскакивая на пружинном матрасе, громко хлопая в ладоши и крича «ура!», тем самым приведя маму в полное смятение. Мое представление о войне строилось по тогдашним фильмам, где наши войска все время побеждали глупых, трусливых врагов, с большой легкостью занимая один населенный пункт за другим, кроша своих врагов пулеметами, танками и самолетами, словно капусту. МНЕ ПРЕДСТАВЛЯЛОСЬ, ЧТО И НАМ, РЕБЯТИШКАМ, ВЫДАДУТ ПИСТОЛЕТЫ И ВИНТОВКИ, И МЫ С КРИКАМИ «УРА!» ЗА КОРОТКИЙ СРОК ПОБЕДИМ КАКИХ-ТО ГЛУПЫХ, НЕУМЕЛЫХ, ТРУСЛИВЫХ НЕМЦЕВ.

И такое наивное, радостное представление о войне продолжалось до первой бомбежки. Отсидев первый раз несколько часов в бомбоубежище, когда земля тряслась от взрывов авиабомб, словно в лихорадке, когда с потолка и стен при каждом взрыве сыпался песок и глина, когда единственная электрическая лампочка при каждом взрыве подмигивала, словно подсчитывая количество сброшенных бомб, когда я увидел неподдельный страх в глазах взрослых, мое представление о войне изменилось. Но это будет несколько позже.

Выскочив в коридор, я увидел, что почти у каждой двери, которые вели в комнаты, стояли столы, на некоторых из них были швейные машинки, за каждым столом сидели женщины, и все, кто на машинке, кто простой иголкой, шили вещевые мешки своим мужьям. Многие из них тоже были с заплаканными глазами. Я не мог в тот момент понять причину их печали. Мне казалось, что нужно радоваться, а не реветь до красноты глаз.

С этого дня во всех комнатах радио не выключалось ни днем, ни ночью. Стоило только из «тарелки» прозвучать непонятному мне слову «совинформбюро», как люди бросали все свои дела и разговоры и все свое внимание устремляли на говорящую «тарелку», из которой строгий мужской голос, чеканя каждое слово, словно звонкую монету, называл города и населенные пункты, которые наши войска оставили после продолжительных и кровопролитных боев. Можно сказать, что географию своей страны я начал изучать по этим сообщениям. До этого о существовании других городов я даже не подозревал.

Почти сразу же после сообщения по радио о начале войны мужское население поспешило в военкомат за повестками для отправки на фронт. Некоторым вручали повестки прямо в военкомате, кому-то присылали домой, а кому-то и отказывали в отправке. К таким отказникам относился и наш отец. Много раз, возвратившись с работы, он отправлялся в военкомат с требованием как военного специалиста отправить его на фронт. Но каждый раз получал отказ ввиду того, что на всех работников электростанции была наложена так называемая «броня» и был приказ таких людей на фронт не брать. Я никогда не видел отца не то чтобы пьяным, но даже навеселе. После очередного, я не знаю какого по счету, безуспешного похода в военкомат отец умудрился с досады хорошо выпить и, придя домой, начал бросать горшки с цветами на пол, громко и злобно кого-то ругая. Он так разошелся, что матери пришлось приложить немало усилий, чтобы уложить его и успокоить. Мы с сестрой так были перепуганы непривычной для нас сценой, что матери пришлось потом и нас долго успокаивать. Через какое-то время отец снова пошел в военкомат, и ему на сей раз было поручено организовать партизанский отряд из местных жителей, обучить людей военному делу и отправиться в немецкий тыл.