Геннадий Чикунов - Я был там [история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени]

Вечером некогда хорошо освещенный уличными фонарями и окнами домов поселок погружался в темноту, и казалось, что он вообще исчезал с лица земли на всю ночь. «Белые ночи» стали казаться темней, а на сером небе звезды стали сверкать ярче, и казалось, что их количество значительно увеличилось.

Фронт неумолимо и стремительно приближался к Ленинграду. Уже не только военные стратеги, но и простые люди стали понимать, что фашистские войска нацелены на город. У кого была возможность, отправляли детей в центральные районы страны к родственникам, подальше от города. Так, например, моего друга детства отправили к бабушке в Тихвин, а туда пришли немцы, он попал в оккупацию, и я его больше не видел. Многие стали закапывать ценные вещи в землю. В их числе были и наши родители. Они вместе с нашими соседями, Медовыми, выкопали глубокую яму в сарае и закопали там огромный сундук с особо ценными вещами. Мне довелось присутствовать при этом захоронении, я даже и сейчас могу показать примерно это место. Дело происходило поздним вечером, и на улице было уже очень темно. После войны мы в Невдубстрой не вернулись, и поэтому Медовы откопали этот сундук, пользовались и нашими вещами тоже. При встрече с ними в шестидесятые, послевоенные годы, они не вспомнили о наших вещах, и я сделал вид, что про это уже забыл.

С каждым днем все меньше и меньше оставалось мужчин в нашем поселке. В одиночку и небольшими группами, с вещевыми мешками за плечами, сопровождаемые плачущими женщинами и стайками детей, каждый день шли на вокзал или на пристань, чтобы отправиться на сборные пункты, которые были расположены в Волховстрое и Ленинграде. Занятия в партизанском отряде заканчивались, и уже был назначен день отправки его на сборный пункт. В нашей семье наступили черные дни. Все были еще живы, но настроение у всех было такое, словно уже кого-то схоронили. Все последние дни перед отправкой отца на фронт глаза у матери не просыхали от слез. Занимаясь своими повседневными делами и укладывая какие-то вещи в отцовский походный мешок, она постоянно смахивала набегающие на глаза слезы рукавом, когда руки были заняты, или платочком. Отец же выглядел бодрым и веселым. Возвращаясь вечером из лесопарка, где он обучал молодых партизан, несмотря на усталость, он находил время поиграть с нами, ребятишками. Постоянно успокаивал мать, убеждая ее, что война скоро кончится, и они с победой вернутся домой. Но если судить по тому, что после этих разговоров глаза матери не становились суше, и она все так же продолжала смахивать слезы с глаз, можно сделать вывод, что она этим словам не очень-то верила и что у нее на этот счет было другое мнение.

НЕСМОТРЯ НА ТАКОЙ ОПТИМИЗМ И ВЕРУ В СКОРУЮ ПОБЕДУ, ОТЕЦ НЕОДНОКРАТНО МНЕ НАПОМИНАЛ, ЧТОБЫ Я НИКОГДА И НИКОМУ НЕ ГОВОРИЛ О ТОМ, ЧТО МОЙ ОТЕЦ ПАРТИЗАН И ТЕМ БОЛЕЕ ЧТО ЗАМЕСТИТЕЛЬ КОМАНДИРА ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА.А накануне отъезда на фронт подарил мне большой финский нож с красивым кожаным чехлом для него, с наказом о том, что если придут сюда фашисты, чтобы я бил их этим ножом, защищая свою семью, так как я остаюсь в семье единственным мужчиной. Видимо, как военный специалист, он понимал, что такой вариант вполне возможен. Желая захватить Ленинград, фашисты могут не взять город с ходу, в лоб, и вынуждены будут окружить его. И тогда наш район может быть оккупирован. Немцы действительно заняли наш поселок, но защитить свою семью я так и не сумел. Я даже не помню, куда подевался отцовский подарок. Сейчас приходится только сожалеть об этой потере.

К великому сожалению, словам отца о скором возвращении домой с победой не суждено было сбыться. Я точно не помню, но где-то в июле месяце 1941 года мы проводили их отряд до пристани. В Ленинграде их посадили в самолет и сбросили в немецкий тыл где-то в Ленинградской области, и это было расставание навсегда. Из письма, присланного отцом своей матери, можно предположить, что им пришлось воевать в окрестностях Мги и Невдубстроя. В письме говорилось, что им пришлось взрывать наш дом, где мы жили до войны, и что все наше нажитое улетело в воздух.

В шестидесятые годы мне довелось встретиться с жителями нашего поселка, которые не успели уехать и оказались на оккупированной территории. Скрываясь от немцев, они сбежали в лес к партизанам, предположительно в тот отряд, где был зам. командира наш отец. Из их рассказов я узнал, что этот отряд настолько оброс мирными жителями, что потерял способность маневрировать. Потеряв боеспособность, отряд был расформирован, бойцы через линию фронта, в большей части раненые и обмороженные, были направлены в Ленинград и распределены в части действующих армий Ленинградского фронта. В 1942 году, еще когда мы находились в блокадном Ленинграде, мать каким-то образом узнала, что и отец наш был в городе и, думая, что мы погибли при захвате немцами Невдубстроя, не стал нас разыскивать, взял винтовку и ушел на передовую. Несмотря на то, что в тот момент, мы были друг от друга совсем рядом, нам так и не суждено было встретиться.

Со дня отправки партизанского отряда в немецкий тыл прошло уже много даже не лет, а десятилетий, многое уже ушло из памяти, но я до сих пор помню отца в кожаной портупее с пистолетной кобурой на одной стороне ремня и с большим финским ножом на другой. Отряд в полном составе выстроился у военкомата в две шеренги. Сначала что-то говорил перед строем командир отряда, потом с короткой речью выступил отец. После чего отряд двинулся в сторону пристани, чтобы переправиться на другой берег Невы и далее поездом до Ленинграда. До пристани было совсем рядом, и поэтому расставание было коротким. Рядом шагали провожающие, громко разговаривая с бойцами, идущими в строю. Командир отряда шел сбоку, изредка подавая короткие команды. Наш отец шел в первом ряду, держа на руках сестренку Фаю, мы с матерью шли рядом с отцом. Отец всю дорогу шел молча, изредка поглядывая на нас с матерью и крепко держа на руках сестренку. К приходу отряда пароход уже стоял у пристани, поэтому посадка на него началась почти сразу. Командир и наш отец как зам. командира вошли на палубу парохода последними, пароход сразу же отчалил, и через несколько минут весь отряд высадился на правом берегу Невы, выстроился снова в две шеренги и скрылся с наших глаз навсегда.

После ухода партизанского отряда, немецкие самолеты стали не только пролетать мимо поселка, но и кружить над электро– и железнодорожной станциями, не забывая заглянуть и на улицы, не проявляя никакой агрессивности. Народ уже чуть было ни поверил, что их интересуют только стратегические объекты, а мирное население они не трогают, и при появлении фашистской авиации не прятались в укрытия, с любопытством разглядывая незнакомые машины с крестами на крыльях. ТАК БЫЛО ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ОДИН ИЗ САМОЛЕТОВ НЕ НАРУШИЛ ЭТО НЕПИСАНОЕ ПРАВИЛО И НЕ ПУСТИЛ ПУЛЕМЕТНУЮ ОЧЕРЕДЬ ПО ЛЮДЯМ, СТОЯЩИМ В ОЧЕРЕДИ У МАГАЗИНА ЗА ПРОДУКТАМИ.Говорили, что несколько человек были ранены, а одну женщину почти перерезало пополам пулями, настолько плотно угодила в нее пулеметная очередь. Это были первые жертвы в нашем населенном пункте, и поэтому особо памятные. Эта пулеметная очередь послужила сигналом для строительства почти у каждого дома блиндажей, соединенных между собой глубокими зигзагообразными траншеями.