Геннадий Чикунов - Я был там [история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени]

К концу осени, после сухих и ясных дней, пришли дни холодные, пасмурные, с обильными снегопадами. Земля покрылась толстым слоем снега, на улицах и проспектах образовались сугробы. Морозный ветер гнал снежную пыль в выбитые окна квартир, больниц, магазинов. Город перестал получать электроэнергию, воду, тепло. Перестала работать канализация, полностью остановился городской транспорт. Зима установилась ранняя, снежная и морозная. Голод уже успел наложить свой отпечаток на лица людей. Недостаток пищи, наступившие холода и постоянное перенапряжение изнурили людей. Шутки, смех исчезли, лица стали озабоченными, суровыми. Люди слабели. Добираясь утром пешком на свои рабочие места по сугробам, передвигались медленно, часто останавливались. На свист и разрывы снарядов мало кто обращал внимание. Люди глубоко погрузились в свои нерадостные мысли и потеряли чувство страха. Кто-то, очевидно желая омрачить и до того безрадостную жизнь осажденных, распускал по городу различные слухи. Самыми страшными среди них были слухи об очередном снижении норм выдачи хлеба по карточкам. Если снизить норму ниже 125 г хлеба на человека, это было бы равносильно подписанию всем смертного приговора. Однажды прошел слух о том, что немецкие танки прорвали оборону и ворвались в город у Кировского завода. Несмотря на то, что у людей наступила апатия и потеря чувства страха перед смертью, все эти слухи давили на психику людей и подрывали моральные и физические силы. Немцы, конечно же, знали об истинном положении дел в городе, о том, какие нечеловеческие муки испытывает население. С САМОЛЕТОВ СТАЛИ РАЗБРАСЫВАТЬ ЛИСТОВКИ С ПРИЗЫВОМ ПОКИНУТЬ ГОРОД И ЧЕРЕЗ ЛИНИЮ ФРОНТА ПЕРЕЙТИ НА ТЕРРИТОРИЮ, ЗАНЯТУЮ НЕМЕЦКИМИ ВОЙСКАМИ.В листовках указывалось место перехода, гарантировались безопасность и обеспеченная сытная жизнь за линией фронта. Конечно же, я не знаю, сколько было желающих на эту «райскую сытную жизнь», но с одной женщиной, которая поверила этим немецким байкам и решила идти к немцам, нам удалось увидеться. Как-то днем она пришла к нам и стала уговаривать нашу мать идти через фронт к немцам. Разговор у них был длинный, она приводила различные доводы в пользу ухода, но мать и слушать не хотела и, наоборот, отговаривала ее от такого рискованного шага. Разошлись они каждая при своем мнении. У этой женщины было двое детей примерно нашего возраста, она забрала их с собой и ушла к немцам. Чем закончился их переход, мы так и не узнали. С наступлением холодов жизнь становилась почти невыносимой. Помимо голода, который с каждым днем, словно удавка, сдавливал все тело и мозг, не давая думать ни о чем другом, кроме еды, холод настолько сильно проникал во все части тела, что стоило приложить немало усилий, чтобы заставить себя двигаться. Не спасала никакая одежда. Как известно, одежда не греет, а только сохраняет тепло, выделяемое телом. Но тело, видимо от голода, этого тепла почти не выделяло, и поэтому спастись от холода было негде, даже под одеялом. Спали мы, не раздеваясь из-за боязни замерзнуть, а также чтобы быть готовым в любую минуту покинуть жилье в случае непредвиденных ситуаций. А такие ситуации могли возникнуть в любую секунду.

ОТОПЛЕНИЕ В ДОМАХ НЕ РАБОТАЛО, И ЗИМОЙ СТЕНЫ В ДОМАХ ПОКРЫВАЛИСЬ ИНЕЕМ ДАЖЕ В КВАРТИРАХ, А ВОДА В ВЕДРАХ ПОКРЫВАЛАСЬ ТОЛСТЫМ СЛОЕМ ЛЬДА, И, ЧТОБЫ ЗАЧЕРПНУТЬ ЕЕ, НЕОБХОДИМО БЫЛО КАЖДЫЙ РАЗ ПРОРУБАТЬ В ВЕДРЕ ЛУНКУ.Матери где-то удалось раздобыть «буржуйку» с длинной трубой. Просунув эту трубу в форточку и раздобыв дров, мы все свободное время проводили у этой раскаленной бочки, спасаясь от лютого холода. Как назло, зима 1941–1942 годов оказалась очень суровая, и наша спасительница не могла обогреть всю комнату. Тепло ощущалось только вблизи нее, в нескольких метрах от «буржуйки» было уже холодно. В связи с тем, что электролинии были обесточены, эта печка служила нам и светильником. При открытой дверце в комнате становилось светлей. Мерцающий свет вырывался из раскаленной топки, и пляшущие отблески желтого пламени выхватывали из темноты наши бледные исхудавшие лица, голые стены и все наше скромное и скудное жилище. Можно было часами сидеть у открытой дверцы, наслаждаться исходящим теплом и с огромным интересом наблюдать за буйной пляской разбушевавшегося пламени и сказочными рисунками на раскаленных углях. К сожалению, наша спасительница была очень прожорлива и за предоставленное наслаждение требовала подчас очень дорогую плату. Дров достать было невозможно даже за большие деньги. Трубы от «буржуек» торчали почти во всех форточках, где еще были живы люди. И поэтому потребность в топливе была очень большая. Сжигали книги, газеты, мебель, старую обувь, близлежащие деревянные постройки, заборы, скамейки. Короче говоря, сжигали все, что горело в огне и давало тепло. Много времени по добыче топлива проводили на развалинах домов, перелопачивая и перекапывая огромное количество строительного мусора.

Когда было сожжено все, что могло гореть в доме и вокруг него, когда ближайшие развалины были занесены толстым слоем снега, мы вынуждены были пойти на поиски топлива в пустые квартиры, каких в то время было уже немало, причем с открытыми дверями. Я хорошо помню, что никаких дверей мы не ломали, а входили только в те квартиры, которые были открыты. Заготовителей топлива кроме нас было достаточно, поэтому нередко попадались квартиры, где нам взять было уже нечего. Иногда наши труды вознаграждались хорошим уловом, и мы приносили домой топлива на две-три топки. Помню, в одной квартире мы взяли красивые стулья с витыми ножками, на каких никогда нам не доводилось сидеть, и сожгли в нашей печке. Я потом узнал, что эти стулья называются «венскими». Случалось, в разгар зимы, войдя в квартиру, мы заставали хозяев мертвыми, лежащими в кроватях и в самых неожиданных местах. Такие квартиры до самой весны становились семейными склепами. Такие походы требовали максимум сил, здоровья, ловкости, терпения, я бы сказал, мужества. Несмотря на то, что к середине зимы трупы лежали почти повсеместно, казалось бы, на них можно было не обращать внимания, но все равно, при входе в чужую квартиру, где бывшие жильцы приказали долго жить, по спине пробегали какие-то мурашки, и хотелось как можно быстрей покинуть это помещение.

К этому времени наши силы тоже стали таять, как парафиновые свечи. ПРИ ХОДЬБЕ, А ТЕМ БОЛЕЕ ПРИ ПОДЪЕМЕ ПО ЛЕСТНИЦАМ НА ВЕРХНИЕ ЭТАЖИ, СЕРДЦЕ РАЗВИВАЛО ТАКИЕ ОБОРОТЫ, ЧТО НАЧИНАЛО КАЗАТЬСЯ, ЧТО ОНО ВЫЛЕТИТ ИЗ ГРУДИ.Начинало давить удушье, ноги становились ватными и подгибались в коленках, в глазах появлялись какие-то мурашки, а руки тряслись, как у закоренелого алкоголика. По лестницам приходилось шагать маленькими шажками, с большими передышками. Наши движения еще затруднялись тем, что жильцы верхних этажей, не имея сил спуститься вниз, выливали все нечистоты на лестничные площадки, которые по лестничным маршам стекали вниз, замерзали, и лестницы превращались в катки. Вечный полумрак, стены, покрытые толстым слоем инея, обледеневшие ступени, сосульки из нечистот, висящие по краям перил и лестниц, придавали парадному вид подземной пещеры.