Маргарет Этвуд - Избранные произведения в одном томе [Компиляция]

— Ну что, они уже дошли до ворот? — спрашивает Вильма. Она страшно жалеет, что не видит происходящего. Совсем как футбольный матч в ее студенческие годы! Напряженное ожидание, две команды, мегафоны. Она всегда была зрителем, никогда — игроком, потому что девушкам не полагалось играть в футбол. Их делом было смотреть и ахать. И плохо разбираться в правилах — совсем как Вильма сейчас.

От ожидания и надежды у нее учащается пульс. Если группа Джо-Анн прорвется, остальные обитатели дома смогут организоваться и попробовать так же выйти.

— Да, — говорит Тобиас. — Но что-то случилось. Инцидент.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего хорошего. Они возвращаются.

— Они бегут? — спрашивает Вильма.

— Насколько могут. Мы с вами подождем до темноты. И тогда быстро уйдем.

— Но мы же не можем уйти! Они нас не выпустят!

— Мы можем покинуть здание и подождать на территории, — объясняет Тобиас. — Пока они не уйдут. Тогда мы тоже уйдем, и нам никто не помешает.

— Но они не собираются уходить!

— Они уйдут, когда все будет кончено, — говорит Тобиас. — А теперь нам надо поесть. Я открою банку фасоли. Меня всегда приводила в отчаяние неспособность человечества изобрести нормально работающий консервный нож. Конструкция существующих консервных ножей не улучшалась со времен войны.

«Что значит «когда все будет кончено»?» — хочет спросить Вильма. Но молчит.

Вильма готовится к предложенной вылазке. Тобиас сказал, что им придется пробыть снаружи несколько часов, а возможно, и дней; смотря как развернутся события. Вильма надевает кардиган, берет шаль и пачку печенья, а также ювелирную лупу и электронную читалку — все это легкое, нетрудно будет унести. Она беспокоится из-за мелочей; она знает, что это мелочи, но все же — куда она сегодня ночью положит свои зубы? А где взять чистое белье? Тобиас говорит, что много они унести не смогут.

А теперь они пойдут — тихо-тихо, как мышки при лунном свете. Тобиас говорит, что пора. Он ведет ее за руку — вниз по задней лестнице, потом по коридору на кухню, через склад и мимо мусорных контейнеров. Он называет каждую стадию путешествия, чтобы Вильма знала, где они; и останавливается у каждого порога.

— Не беспокойтесь, — говорит он. — Здесь никого нет. Все ушли.

— Но я что-то слышу, — шепчет она, и вправду слышит: шорох, топот лапок. Писк, словно маленькие пронзительные голоски: может, это ее человечки наконец с ней заговорили? Пульс неприятно частит. Чем это пахнет — мерзкий, животный запах, как волосы потного человека, как немытые подмышки?

— Это крысы, — говорит он. — В таких местах всегда есть крысы, но они прячутся. Они знают, когда нет опасности и можно выходить. Я думаю, они умнее нас. Обопритесь на меня, тут ступенька.

Они вышли через задний ход, они уже снаружи. Слышны далекие голоса, скандирование — это, должно быть, толпа у главных ворот. Что они скандируют? «Гори, гори. Место уступи. Время, вперед — пришел наш черед». Зловещий ритм.

Но все это доносится издалека. Здесь, по другую сторону здания, тихо. Воздух свеж, ночь прохладна. Вильма беспокоится, что их увидят, примут за взломщиков или за беглецов из крыла усиленного ухода. Но вокруг совершенно точно никого нет. Никакой охраны с собаками. Тобиас подсвечивает себе фонариком, чтобы ступать уверенней, а значит, лучше поддерживать Вильму. Он то включает фонарик, то выключает.

— Это что, светлячки? — спрашивает Вильма шепотом. Ей хочется думать, что это светлячки; ибо если не они, то что такое эти искры на самом краю ее поля зрения? Они пульсируют, как сигналы; может, это какая-нибудь новая патология нервов, может, ее мозг закоротило, как тостер, брошенный в ванну с водой?

— Много светлячков, — шепчет в ответ Тобиас.

— А куда мы идем?

— Когда дойдем, увидите.

Вильму посещает недостойная, а затем пугающая мысль. Что, если Тобиас все выдумал? Что, если у ворот нет никакой толпы в масках младенцев? Что, если это массовая галлюцинация, как статуи, плачущие кровью, или образ Девы Марии в облаках? Или еще того хуже: что, если это — хитроумный план Тобиаса с целью выманить ее в безлюдное место и там задушить? Что, если он получает удовлетворение, убивая людей?

Но как же радиопередачи? Их легко подделать. А Норин и Джо-Анн, их суповая кухня? Нанятые актрисы. А скандирование, которое слышится прямо сейчас? Запись. Или группа нанятых студентов — заплати им минимальную почасовую ставку, и они что хочешь будут кричать. Для хорошо организованного маньяка с деньгами все это вполне возможно.

Вильма, ты перечитала детективов, говорит она себе. Если бы он хотел тебя убить, давно бы уже убил. И даже если она права, вернуться все равно не сможет — она понятия не имеет, куда идти.

— Пришли, — говорит Тобиас. — Лучшие места, в партере. Здесь нам будет удобно.

Они в одной из беседок — крайней левой. Она расположена по дальнюю сторону декоративного пруда, и если верить Тобиасу, из нее открывается частичный вид на главный вход в «Усадьбу». Он взял с собой бинокль.

— Поешьте арахиса, — предлагает он. Шуршит упаковка, в ладонь Вильмы попадает горсть мелких продолговатых предметов. Как это ободряет! Ее паника постепенно уходит. Сегодня днем Тобиас спрятал в беседке одеяло и два термоса кофе. Теперь он их достает, и они вдвоем принимаются за импровизированный пикник. Вильма вспоминает — как уже вспоминала сегодня — похожее занятие из прошлого, пикники, на которых она бывала с молодыми людьми. Костры. Шкварчащие на них сосиски. Пиво. Из темноты сгущается рука и уверенно, но вместе с тем робко обхватывает ее плечи. Это правда рука или Вильма все придумала?

— Со мной вы в безопасности, дорогая, — говорит Тобиас. Все относительно, думает Вильма.

— Что они теперь делают? — спрашивает она, едва заметно вздрагивая.

— Толпятся кругом. Так всегда бывает, сначала люди толпятся кругом. Потом входят в раж.

Он заботливо кутает ее в одеяло. Вильма видит человечков, мужчин и женщин, одетых в тускло-красный бархат с богатой текстурой и золотым узором; вероятно, они выстроились в цепочку на перилах беседки, которые Вильме не видны. Они чинно прогуливаются, рука об руку, пара за парой: вперед, остановка, поворот, поклон и реверанс, потом опять вперед, вытягивая острые носки золотых туфель. У женщин диадемы, украшенные цветами и крыльями бабочек; у мужчин — митры наподобие епископских. Должно быть, они движутся под слышную только им музыку, вне пределов, доступных человеческому уху.

— Вот, — говорит Тобиас. — Первые языки пламени. У них факелы. Без сомнения, и взрывчатые вещества тоже.

— Но как же все остальные?

— Для остальных я ничего не могу сделать, — говорит Тобиас.

— Но как же Норин! Джо-Анн! Они все еще там, внутри! Они…