Mazai-Krasovskaya Jana - Шпион с пеленок: детство

Эйлин не умела ничего из списка «закрепителей». К счастью, новые подруги могли многим поделиться, и вопросы еды, внимания и послушания начали решаться, причем довольно неплохо. А вот проблему с сексом, увы, пришлось взять на себя самому. Уж Северусу-то было неплохо известно, как может влиять на характер и мироощущение молодого мужчины длительная неудовлетворенность… И он осторожно, понемногу, но при каждом кормлении ласкал ее грудь, транслируя в мысли матери размытый образ отца и глубоко внутри себя тихо шипя (надо ж хоть как-то сбрасывать раздражение).

Через некоторое время это стало действовать: Северус видел, как мать стала чаще обнимать отца и прижиматься к нему грудью. Увы, этого оказалось недостаточно.

«Драконьи яйца, как вы меня вообще зачали-то?» — подумал Северус, транслируя легкое возбуждение отцу, когда оба родителя находились рядом с ним. Тот с интересом посмотрел на приоткрытую кормящую грудь жены и хмыкнул. Эйлин подняла голову, их глаза встретились.

Почувствовав, наконец, их возбуждение, не доевший Северус предпочел отвалиться и сделать вид, что спит.

Притворяться и играть на пределе собственного немалого артистизма ему особо не приходилось, младенческое тело прекрасно справлялось с этим само. Развивать его мужчина не торопился, чтобы не вызывать особого внимания. Ребенок должен «просто быстро и хорошо развиваться», и опережать события определенно не стоит. Уж что-что, а ждать и терпеть он умел. Раздражение же от беспомощности чаще всего перекрывалось осознанием пользы этой самой беспомощности. Ну, и было достаточно времени хорошенько продумать и представить линию развития собственной жизни и заодно жизни самых близких.

Снейп не собирался дать опуститься матери, намеревался по возможности воспитать отца, а еще ему очень хотелось узнать, каким все-таки образом его родители вообще оказались вместе. Потому что по всем законам логики, и не только логики, но и здравого (и даже не очень здравого) смысла, такого быть в принципе не могло.

И он понемногу, осторожно погружался в сознание матери все глубже и глубже, исследуя как саму память, так и особенности процесса.

Поначалу у него возник дискомфорт от невозможности вести записи, но ученый нашел выход, мысленно создав гибрид гримуара и журнала наблюдений в своем воображении и отмечая там все важные моменты. К собственному удивлению, нарисованная в сознании полка с книгами оказалась удобной и доступной, как в настоящем книжном шкафу.

Вскоре Северус с наслаждением выстроил себе шикарную библиотеку, представлявшую собой нечто среднее между его собственной и библиотеками Хогвартса и Малфой-мэнора. Из последнего он взял некоторую роскошь вроде мягкого кресла-лежанки и великолепного стола, полки были по количеству и качеству — хогвартсовские, а по удобству расположения и минималистичности — его собственные. Когда тело нуждалось во сне (а это было слишком часто и много для взрослого разума!), он проводил просто прекрасные часы именно там.

Интересно, что в собственном внутреннем пространстве Северус ощущал (и даже видел) себя тем, кем и был — взрослым мужчиной, с соответствующими телом и разумом. И магическим уровнем, разумеется.

Так началась его «внутренняя жизнь», текущая параллельно реальной, и Снейп решил, что уж в ней он не без удовольствия нарушит все устоявшиеся каноны. Хотя бы просто потому, что они ему надоели. Он задумался и сконфигурировал под ноги огромный шикарный ковер нежно-молочного цвета, а под себя — большое темно-вишневое кожаное кресло. В библиотеке сразу стало светлей и уютнее. Мужчина с удовольствием сел и задумался.

Вспоминая прошлый образ матери, Северус отлично понимал, что теперь рядом с ним во многом другая женщина. Неприспособленная, неумелая в быту и необщительная Эйлин не стала моментально хорошей хозяйкой, но первое, что удалось изменить, — ее общительность.

Еще в роддоме он почувствовал, как ей приятно, когда другие восхищаются ее ребенком. Дома ей этого не хватало, и она стала чаще и подолгу гулять с малышом, неосознанно ища новых контактов.

Однажды она нашла детскую площадку с удобными скамеечками, небольшими крытыми верандами и редкой для этих мест зеленой зоной. На верандах всегда можно было спрятаться от мокрого снега, дождя и ветра промозглой английской зимы, было сухо, чисто, а главное, были другие такие же мамочки с детьми. Они радостно отвечали на все вопросы, обменивались рецептами и сплетнями и с наслаждением говорили о своих малышах. Эйлин впервые попала, можно сказать, в женский клуб, и ей было интересно. А то, что она гордилась своим ребенком, помогало ей понять и других женщин, так же гордящихся своими детьми. Все же законченной дурой и эгоисткой она не была…

Постепенно образовывались и более глубокие связи. В обновленном доме уже можно было принимать гостей, кого попроще (хотя в этом районе других-то и не было). Ответные любезности и предложения не заставили себя ждать, и женщина радостно окунулась в новый для себя мир, где, к своему удивлению, оказалась вовсе не одинокой. Общих проблем было море: от подгузников и детского питания до режима и режущихся зубок, от детей до мужей, от отношений с родственниками до бытовых неурядиц.

Зубки, кстати, числились чуть ли не главным врагом тех, кто кормил грудью. Услышав об этом, Эйлин была крайне удивлена, и ее реакция не осталась незамеченной…

Однажды во время чайных посиделок с подругами, смущаясь и краснея в ответ на расспросы, молодая мать поведала о том, какие удивительно приятные ощущения она испытывает, когда кормит сына, хотя у него уже прорезались верхние и нижние пары зубиков. Женщины были заинтригованы. Наконец, самая смелая решилась спросить, когда у них кормление и… нельзя ли… тоже попробовать… Тут уже покраснели все, но женское любопытство есть женское любопытство, в любой стране и любой культуре. А «бедный ребенок», мысленно иронически хмыкая, перемножал в уме трехзначные числа.

«М-м-м… Да-да, и ням-ням. И еще раз м-м-м…»

Кормящая грудь не бывает некрасивой…

Эксперимент все же состоялся, и Северус принял в нем самое активное участие. Кроме того, кушать-то хотелось! Столько обнаженных грудей, предоставленных в его пользование… Он отфыркивался молоком на этот театр абсурда, внутренне давясь от смеха, но словно вселившийся в него бесенок заставлял его проделывать все те не такие уж сложные движения языком, а иногда чуть прикусывать, но именно только чуть, когда чувствовал ответ. А он… о да, он чувствовал…

Наконец, его отдали матери, и он получил возможность успокоиться хотя бы в привычном и родном. Когда он поел, сыто рыгнул и, бережно поддерживаемый матерью, уселся у нее на коленках, то обнаружил, что они окружены шестью изрядно разрумянившимися и… несколько возбужденными дамами.