Патрик Уайт - Фосс

Собаку, напоминавшую терьера, а на самом деле просто отважную дворнягу, еще в начале экспедиции Фоссу подарил поселенец из Новой Англии. И вдруг она пропала.

– Должно быть, напоролась на сучок или кенгуру порвал, – предположил Фосс.

Он бродил, зовя пропавшую Шельму, однако вскоре оставил попытки ее найти. Подобные пустяки не занимали его надолго.

– Уж ты-то знаешь, что случилось с бедной дворнягой, – шепнул Тернер Джадду, которому теперь доверял.

Джадд не стал его слушать, он был погружен в свои мысли.

Спустя некоторое время плодородные равнины, по которым они ехали, сменились зарослями плотного кустарника, потом серыми солончаками, явно не видевшими дождей. Даже редкие вкрапления кварца больше не могли украсить мрачного лона этих земель.

Поутру Тернер принялся вопить:

– Я не могу! Не могу!

Против возвращения в пустыню восставали самые ядра его подживших фурункулов. От избытка чувств десны у него кровоточили.

Если остальные едва заметили выходку Тернера или испытали легкую неприязнь, то лишь потому, что и сами ни о чем другом не думали.

Не получив должного внимания, Тернер успокоился и поехал дальше.

– По крайней мере, мы избавимся от наших черных друзей, – заметил Ральф Ангус. – Никто в здравом уме не покинет раздолья лугов ради пустыни.

– Вам-то этого не понять, Ральф, – ухмыльнулся Фосс.

– Я имею право на собственное мнение, – пробормотал молодой человек. – Но впредь буду держать его при себе.

Фосс продолжал скалиться. Плоть его иссохла до такой степени, что улыбаться он больше не мог.

Так экспедиция вступила в преддверие ада, сопровождаемая лишь стуком копыт и шелестом соляных кустов.

Этот дьявольский край сперва был совершенно плоским, потом распался на извилистые овраги – не особо глубокие, зато достаточно крутые, чтобы рвать спины животных, вынужденных перебираться через них, и выматывать тела и нервы людей в неистовой качке. Обходного пути не существовало. Овраги следовало пересечь, и они все никак не кончались. Казалось, будто весь окружающий ландшафт обратился в земляные укрепления, стремясь воспрепятствовать их дальнейшему продвижению.

В ходе штурма лица путешественников приняли отсутствующее выражение. В лиричных лугах, через которые они недавно проезжали, люди отпели остатки своей юности. Теперь, в тишине, они даже перестали подсчитывать язвы. Они почти отреклись от своих старых, плетенных из прутьев тел. К закату все очень устали. Лишь дух мерцал в глазницах. Взметнется ли он ввысь во вспышке откровения, еще только предстояло узнать.

Вечером, когда они карабкались на красный утес, одна из лошадей, точнее, худой как скелет мерин, чьи глаза стали молочно-белыми от болезни, а единственными признаками жизни были багровые язвы, споткнулся и с жалобным воплем рухнул в овраг, где так и остался лежать, брыкаясь и продолжая кричать.

И тут же все, кроме главы экспедиции, принялись ругаться, командовать или раздавать советы. Все хором. Чего они намеревались таким образом достичь, люди и сами вряд ли бы объяснили, поскольку не могли не присоединиться к несчастной лошади в этом вопле всеобщей агонии.

И тогда Фосс сказал:

– Полагаю, животное следует пристрелить, мистер Джадд.

Джадд спешился, снял со спины ружье и спустился по склону, после чего быстро покончил с бедной лошадью. Этот гуманный поступок представлялся единственным выходом, и все же, когда каторжник снял вьючное седло с трупа, дернув за кожаные ремни из последних сил, и едва не повалился назад под весом своего прежде столь мощного тела, он принялся засыпать мертвую кобылу камнями. Джадд бросал их медленно и злобно, повернувшись к товарищам широкой спиной, и камни гулко стучали по шкуре.

Пока Фосс не позвал:

– Пойдемте, мистер Джадд. Глупо тратить силы подобным образом.

Это действительно казалось глупым. И ужасным. Гарри Робартс, который успел зауважать и даже полюбить своего товарища, пришел в ужас. Впрочем, он, бедняга, был простая душа.

Едва Джадд вновь обрел привычное равновесие и вернулся к своей лошади, отряд продвинулся немного дальше и достиг довольно широкого плоскогорья, пусть и засушливого, зато ровного.

– Думаю, здесь мы и остановимся, – решил Фосс, подъехав к группе скрюченных деревьев.

Больше он не сказал ничего. Бывали случаи, когда в порыве некоего чувственного своенравия он действительно щадил чужие чувства.

В сумерках все сидели, смакуя чуть прохладную воду, отдававшую парусиной или грустью по покинутой цивилизации. Лишь Гарри Робартс бродил по пустыне, пьяно спотыкаясь, и когда взошла луна, слезы в глубоких бороздах на постаревшем лице мальчика были холодны как лед. Бессвязно бормоча и хныча, он принялся пересчитывать выпавшие на его долю благодеяния и понял, как много раз был к нему добр его товарищ, каторжник. Вероятно, от воспоминаний об этом у него особенно щемило сердце, ведь все человеческие узы неизбежно оборвутся.

И вдруг, в смешении сумерек и лунного света, мальчик понял, что смотрит в глаза зверя. На несколько секунд, пока не пришел испуг, оба застыли на месте. Потом ситуация прояснилась. Мальчик понял, что глаза принадлежат черному, сидящему на корточках в ложбине с двумя женщинами, такими же голыми и удивленными, как и он, которые пытались разжечь костер с помощью палочки для добывания огня и кучки хвороста. Позиции всех четверых были слишком уязвимы, чтобы оставаться в них и далее. Белый мальчик попятился, бормоча под нос недавно усвоенные ругательства, черный как сама ночь мужчина быстрее света метнулся в ближайший овраг, женщины со свободно болтающимися грудями последовали за ним.

Мальчик долго проклинал свое смятение и отсутствие храбрости, появления которой все ждал вдобавок к изрядной физической силе, когда раздались вопль удравших аборигенов и ответные крики вдали. Позже, рассказывая историю в лагере, он вспомнил и об отблесках второго костра немного в отдалении, тут же потушенного.

– Значит, от проклятых черных оторваться не удалось, – тяжело дыша, сообщил Гарри Робартс своим товарищам.

Из всего отряда не унывал один Фосс.

– Нет причин полагать, что эти аборигены не из здешних мест, – заявил он, – вполне может быть, что мы добрались до лучших земель.

Подобное рассуждение убедило лишь тех, кто хотел в него верить.

– До чего неразумно, – смеялся Фосс, – ударяться в панику, точно слабонервные женщины, ведь раньше мы почти не обращали на аборигенов никакого внимания!

– Тогда мы были сильны, – с жаром воскликнул Джадд, – и полны надежд!

– Уж вам-то как никому другому следует знать, насколько неразумно отказываться от надежды, – заметил глава экспедиции.