Мия Шеридан - Арчер будет молчать

О нет, боже, боже, нет, нет, нет, пожалуйста, нет.

Мой вой слился с шумом, нараставшим вокруг, – звуком шагов, плачем Мэгги – как мне показалось, мрачным голосом Норма и звуком стульев, которые двигают по полу. Но мои глаза не отрывались от Арчера.

Я прижала его к себе, покачивала его, гладила по лицу и шептала: «Держись, милый, держись. Я люблю тебя, Арчер. Я люблю тебя, не смей оставлять меня».

– Бри, – услышала я тихий голос Тревиса. За стенами столовой все громче раздавалась сирена «скорой помощи». – Бри, дай мне помочь тебе встать.

– Нет! – закричала я, прижимая к себе Арчера. – Нет! Нет! – Я качала его на руках, прижалась к нему лицом, чувствуя его грубую щеку на своей, и шептала:

– Только не оставляй меня, ты нужен мне, не оставляй меня.

Но Арчер не слышал меня. Он уже оставил нас.

Ты принес тишину,

Самую красивую, что я слышала,

Потому что она была частью тебя.

А теперь ты забрал ее.

И весь шум мира

Не способен исцелить мое разбитое сердце.

Я смотрю на звезды, бесконечные и безвременные, и шепчу:

Вернись ко мне,

Вернись ко мне,

Вернись ко мне.

Весь город собрался, чтобы оказать честь Арчеру Хейлу. Жители Пелиона, и стар и млад, сошлись, чтобы выразить поддержку человеку, который был немым членом их коллектива со дня своего рождения. Его никем не замеченное затворничество, теперь всеми осознанное, и, в конце концов, его доброе сердце и его подвиг побудили закрыться даже магазины. Даже те люди, которые обычно предпочитали оставаться дома, сегодня вышли, чтобы присоединиться к остальным горожанам в самом колоссальном акте поддержки, какой когда-либо был в этом городе. Маленькая, тусклая звезда, обычно видневшаяся где-то на окраине, едва ли кем-либо замеченная, сегодня сверкала так ярко, что весь город собрался посмотреть на это сияние, весь город раскрыл глаза и признал ее частью своего созвездия.

Я слышала раз за разом, что наша с Арчером история побуждала людей становиться лучше. Протягивать руку помощи тем, кого раньше не замечали. Становиться друзьями тем, у кого не было друзей. Внимательнее присматриваться к окружающим. Замечать боль других и пытаться сделать с ней что-нибудь.

Мы шли этим холодным февральским днем, Мэгги по одну руку, Норм – по другую. Мы пришли и сели на свое место. Люди ободряюще улыбались нам и наклоняли головы, проходя мимо. Я улыбалась и кивала им в ответ. Теперь это была и моя община тоже. Я тоже стала частью созвездия.

Снаружи пошел снег, и я услышала где-то вдалеке гром. Но я не испугалась. «Если начнется шторм, я буду думать о тебе, – сказала я ему, – и ни о чем больше». И так я и делала. Всегда.

Арчер уже оставлял меня – на три месяца, и я скучала по нему каждый день. На этот раз он оставил меня на три недели, прежде чем вернуться. Он лежал в глубокой коме, и доктора не знали, когда он очнется, и очнется ли вообще. Но я ждала. Я всегда буду ждать. И я молилась и шептала небесам каждую ночь: «Вернись ко мне, вернись ко мне, вернись…»

Дождливым днем в конце января, когда гремела гроза и в окне больницы сверкали молнии, он открыл глаза и посмотрел на меня. Мое сердце загремело в ушах громче, чем молнии за окном, и я выскочила из кресла, в котором сидела, и бросилась к нему, выдавив из себя:

– Ты вернулся!

Я подняла его руки и поднесла к губам, целуя их снова и снова. Мои слезы катились на его пальцы, на его прекрасные руки, умевшие говорить, позволявшие мне знать, что у него было в сердце и в мыслях. Я любила эти руки, любила его. Слезы продолжали течь.

Он посмотрел на меня несколько минут, прежде чем отнять руки, и медленно, неловко показал мне:

– Я вернулся ради тебя.

Я рассмеялась, положила голову ему на грудь и крепко держала его. В комнату вбежали медсестры.

А теперь весь город ждал, пока Арчер подходил к подиуму, все еще скованный бинтами, опоясывающими его грудь из-за операций на внутренние органы.

Я снова посмотрела вокруг. Тревис стоял в глубине комнаты, все еще в форме после смены. Я поймала его взгляд и кивнула ему. Он кивнул мне в ответ и слегка улыбнулся. Я еще не знала, что думать о Тревисе, но он заслужил мое уважение своим героизмом в тот жуткий день.

Недавно выяснилось, что человек, который нашел меня в тот день, Джеффри Перкинс, подсел на героин, и его отлучили от семьи. Он зашел в наш семейный гастроном в ту ночь в поисках денег на дозу.

Его дилер сдал его, как часть сделки, чтобы спасти собственную шкуру. Оказалось, Джеффри явился к нему в ту ночь, весь в крови, бормоча что-то про то, что он застрелил какого-то человека в закусочной.

Он только начал приходить в себя, и его отец начал думать принять его обратно в семью, когда я опознала его на той фотографии.

После ареста отец снова лишил его наследства, и он снова вернулся к наркотикам.

Тревис потребовал объяснений от матери. Он был хорошим полицейским, с рабочими инстинктами, и он понимал, кем была его мать – мстительной женщиной, столь преисполненной злости, что она сделала бы все, что могла, чтобы получить то, что считала своим по праву: город, деньги, уважение, социальный статус.

Он был рядом, когда Виктория Хейл подслушала мой разговор об аресте Джеффри Перкинса. Он сложил вместе два и два.

Каким еще образом одуревший наркоман мог найти меня в столовой в тот жуткий день? Мы недооценили ее ненависть ко мне, разрушившей все махинации, которые она строила столько лет.

Тревис пришел ко мне и рассказал о своем разговоре с матерью, как она все отрицала и как он не поверил ей. Он сказал ей убираться из города, иначе он начнет против нее следствие. Хоть он и знал, что у него недостаточно улик, чтобы осудить ее, ей не оставалось в Пелионе ничего, кроме стыда.

Теперь, после отъезда Виктории, Арчер стал наследником земли и состояния семьи Хейл за год до своего двадцатипятилетия.

Тревис выглядел неухоженным, небритым и заторможенным, словно долго не спал. У него был свой опыт в попытках манипуляций чужими жизнями. В конце концов, ему было у кого учиться. Но глубоко внутри, как мне казалось, Тревис не хотел, чтобы кто-нибудь сильно пострадал. Его мать – совсем другая история. Мне показалось, что, увидав ее такой, какой она была на самом деле, и поняв, на что она была способна, он сильно изменился. В его глазах появилась грусть. Тогда, в больнице, он монотонным голосом рассказал мне обо всем и ушел, оставив меня с моим горем.

Толпа смолкла – Арчер подошел к ступенькам и стал подыматься на сцену.

Норм, стоявший в стороне, просигналил ему: сделай их всех. Арчер удивленно поднял брови и кивнул ему. Я закусила губу.

Миссис Агерн, городская библиотекарша, выдавшая Арчеру сотни книг за последние четыре года, от инструкций по каменной кладке до книг о языке жестов, но ни разу не задавшая ему ни одного вопроса и даже не пытавшаяся заговорить с ним, просигналила: мы все с тобой, Арчер. У нее в глазах были слезы, и выражение ее лица говорило мне, что она жалела, что не вела себя по-другому. Арчер улыбнулся ей и кивнул, показав: