Корнелл Вулрич - Романы

Лифт остановился на нижнем этаже, и из него вывалила гурьба девушек. Она немного расползлась, насколько позволяла ширина вестибюля, но все равно девушки вышли сплошной массой. Подъезд вдруг заполнился их резкими скрипучими голосами.

Они были совсем молоденькие, симпатичных или даже хорошеньких очень мало, у всех усталый вид, мертвенно-бледные лица от долгого заточения в здании, но их так и переполняла радость по поводу освобождения.

Мужчины смотрели на девушек, девушки смотрели на мужчин. И не было ни одной пары глаз, которая бы не посмотрела на суровые, безразличные мужские лица чуть ли не с притягательной силой. В их взглядах сквозила ненасытная всеядность, однако второго взгляда они уже не бросали, поскольку никто не ответил на первый.

Все разошлись. В подъезде наступила тишина.

И снова эти пятеро остались одни. И снова каждый из них был сам по себе.

Один из них бросил взгляд на часы и сплюнул в сторонку. Трудно сказать, имелась ли какая-то связь между его двумя действиями.

И снова лифт опустился. И снова из него вывалила гурьба девушек, похожих на тех, что были перед ними. И снова они алчно пытались привлечь к себе внимание ожидающих мужчин, но, не высекши взглядом искры, проходили не задерживаясь.

— Она спустится через минуту, — раздался чей-то грубый и громкий голос.

Определить, кто это сказал, было невозможно, как невозможно определить, кому из мужчин адресована фраза. Вполне вероятно, не одному из мужчин, а всем сразу.

Теперь уже лифт совершал ходки побыстрее. Казалось, он ходит вверх и вниз чуть ли не как челнок. Здание постепенно пустело.

Еще группа девушек. И одна из них направилась вдруг по касательной, подошла к одному из мужчин, взяла его под руку.

Его глаза не лишились своей угрюмой непроницаемости. Он не улыбнулся и не приподнял шляпы.

— Тебе всегда непременно нужно спускаться последней?

— А кто тебя просил ждать?

Теперь уже осталось четверо мужчин. Трое внутри дверного проема, четвертый ближе к улице, у колонны.

Лифт уже сновал непрерывно. Он, казалось, чуть ли не прыгает: вверх — вниз, вверх — вниз.

На сей раз от толпы отделились сразу две девушки, только направились не к двум разным мужчинам, а к одному. Не дойдя до него, одна в нерешительности остановилась, другая собственнически к нему приклеилась. В их голосах звенело то же самое радостное возбуждение оттого, что уже пять часов и работа закончена, — возбуждение, которое было присуще и всем другим девушкам.

— Это он?

— Да, он. Ну, и как он тебе?

Она поспешно и без особого настроения представила их друг другу, тут же их разделила и влилась в поток направлявшихся домой, крепко держась за своего дружка. Не столько он держался за нее.

— Идем, Сэм. До завтра, Хелен. Нам сюда.

Сэм бросил взгляд через плечо, словно он не прочь задержаться:

— Приятно было познакомиться. Надеюсь, еще встретимся.

— Я всегда заканчиваю работу в пять, каждый день в одно и то же время, — тут же последовал выданный с особым рвением ответ.

Парня сильно дернули за рукав, и он последовал правильным курсом.

— Идем, Сэм, — послышалось снова, и в тоне голоса зазвучало предупреждение.

Оставшаяся будто к месту приросла, глядя им вслед, потом поднесла к губам помаду, но так и застыла. Казалось, она ожидала, что непременно будет заключен договор о взаимопонимании.

Мужчина обернулся снова, мелькнуло над воротничком его розовое лицо. На этот раз он бросил взгляд через другое плечо, то, что было подальше от сопровождаемой им девушки.

Оставшаяся сзади слегка помахала пальчиками, еле заметно. Она тут же отвернулась, но теперь уже улыбалась. Договор был подписан.

Быстро удалявшаяся парочка вдруг посуровела. Они продолжали идти в одном и том же направлении параллельно друг другу, но уже на некотором расстоянии друг от друга. Девушка бойко жестикулировала, чуть ли не истерически. Мужчина один раз презрительно двинул локтем в ее направлении, как бы желая сказать: «Да пошла ты…»

Сзади, у входа, осталось всего двое мужчин. Лифт спустился еще раз. Часть девушек направилась в одну сторону, часть — в другую. Неожиданно появилась какая-то неповоротливая девица. Она наклонилась в уединенном уголке вестибюля, подтянула чулок и востребовала одного из остававшихся мужчин.

— У тебя есть хоть какие-нибудь деньги? — грубовато спросил он вместо приветствия.

— Разве твоя лошадка не выиграла? — устало и раздраженно ответила она. — Говорила же тебе, что от нее не будет никакого проку! Хоть бы раз поставил на победителя!

— Именно это я и пытаюсь сделать! А ты что думала?

— Пошли, теперь нам придется идти на ужин ко мне домой, а там весь вечер будет торчать моя семья.

У входа остался всего один мужчина, тот, что стоял с внешней стороны колонны. Весь какой-то потерянный, удрученный, голова скорбно опущена, лицо скрыто полями шляпы. Он вел себя как человек, которого обманули и который наконец все понял. Небрежно сунув руку в карман, бедняга скромно поплелся прочь вдоль фасада здания, образно говоря, поджавши хвост. Он даже не поднял глаз, чтобы посмотреть, куда идет, да ему, казалось, было все равно. От его гордости ничего не осталось, а на лице у него, казалось, было написано, что больше он ни за что на свете ждать ее не будет.

Одна из двух групп впереди него быстро распадалась. В этой группе находилась девушка, которая шла сама по себе и на которую окружающие не обращали ровно никакого внимания; и держалась она так же уныло и удрученно, как этот незаметный мужчина сзади. Худая и сухопарая, она была одета в тоненькое пальтецо из шотландки, на голове — завязанный под подбородком платок. В ее походке не чувствовалось абсолютно никакой живости.

На перекрестке эта группа еще больше поредела. Люди разошлись в разные стороны. Осталось несколько человек, уже большей частью незнакомых друг с другом.

Мужчина все отставал. Девушки шли быстрее его. Даже девушка в старушечьем платке медленно, но верно уходила вперед. Однако он продолжал идти в том же направлении.

Она завернула в булочную.

Минуты через две — две с половиной мужчина остановился перед ее витриной, посмотрел на сдобные булочки с корицей, потом стал изучать торт, расположенный в центре экспозиции.

Через стекло виднелись спины других женщин, стоявших в два ряда. В переднем ряду мелькал платок девушки, но не сама она.

Мужчина вдруг потерял всякий интерес к торту. Он повернулся и отодвинулся бочком назад, так же незаметно, как иллюзорное отражение, проплывающее по зеркалу; назад, откуда только что пришел, и, пройдя немного, вяло остановился, слившись с окружением. Бездельник, праздношатающийся, чуть ли не невидимка — такие часто торчат на углах, а глаз до того привык к ним, что практически не замечает.