Сергей Чернышев - Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн

Но прежде чем устремляться мыслью в глубины и высоты, давайте поймём одну простую вещь.

На каждом из этапов разработки новых финтех-платформ в качестве их Soft-носителя будет требоваться распределённый реестр, рассчитанный на конкретную ограниченную группу собственников-пользователей и конкретный набор типов специфических контрактов между ними. Конечно, по мере развития экономических технологий группы пользователей будут расширяться, а спектр контрактов – усложняться. Но супер-реестр, предназначенный информировать каждое разумное существо во вселенной обо всех контрактах между всеми населяющими её носителями разума, не понадобится никому и никогда. Напротив, разработчикам межкорпоративного реестра из R3 явно не поздоровилось бы, если бы в компьютере Васи Пупкина обнаружились блоки финансовых операций между Goldman Sachs и Morgan Stanley…

Излишне говорить, что распределённый реестр, рассчитанный на ограниченную группу собственников и конкретный набор типов контрактов между ними, совершенно не нуждается для своей реализации в феерической машине майнинга.

Токены Харона и задроты майнинга

Финтех-платформы, уничтожающие банки (слово «цифровизация» политкорректно маскирует циничную суть) следующим ходом уничтожат и деньги. Деньги и всё, что с ними связано, с институциональной точки зрения – чистая трансакция, чреватая издержками, рисками и неопределённостями. «Цифровые деньги» отличаются от обычных ещё фундаментальнее, чем электронная почта – от Королевской почты Великобритании, не ищите на Gmail сургуча, конвертов и почтовых рожков. «Цифровые деньги» – внутренний функциональный блок стоимостной технологии многостороннего клиринга, снимающей денежные трансакции.

Азбучные истины иногда звучат кощунственно, но увы: биткойн – не деньги. Он – то, во что деньги превращаются в пост-рыночном зазеркалье, в своём потустороннем существовании. Харон на том берегу Стикса идёт в цифрообменник и конвертирует покойницкие оболы в токены.

До эпохи финтеха эмиссия бумажных денег обеспечивалась товарной массой. Древние деньги сами были товаром. Товар как сущность был первичен.

В новой эпохе проектного соинвестирования первичен проект. Так называемые «цифровые деньги» – подсистема технологии взаиморасчётов между участниками проекта. Публичное учреждение, «эмиссия» самого проекта автоматически подразумевает эмиссию проектных токенов как внутренний момент – просто по определению. Точнее, разных типов токенов – по числу разновидностей институциональных «специфических контрактов» (термин Уильямсона).

В частности, поставщик кирпича для нужд проекта, принимая решение войти в проектную команду и перейти от продаж к соинвестированию, получает по этому контракту «инвестиционные койны», которые после завершения проекта должны стоить дороже дисконтированной суммы продаж. Партнёры в проекте, покупая и продавая в своём кругу проектные доли и активы, обмениваются «расчётными койнами». Входящие в проект внешние покупатели, приобретая долю в проекте, получают «правоустанавливающие койны», выполняющие, грубо говоря, ту же функцию, что свидетельство долевой собственности на жильё. Для приверженцев деревенских карго-культов можно символически воплощать и первые, и вторые, и третьи хоть в стеклянные бусы, хоть в монетообразные колёсики с символом полюбившихся криптобабок.

Но всё это, повторяю, при одном условии: что есть проект, имеющий экономическое содержание, то есть создающий новую стоимость – незримую (Intangible) ткань и плоть всех и всяческих койнов.

Исходная модель сатоши-блокчейна представляла экономику как неограниченную во времени и пространстве сеть контрактов, сбиваемых в блоки, для которых биткойн выполняет роль свидетельства и меры перехода стоимости. Но пока над этой сетью не задана управляющая экономическая платформа, в которой воплощено проектное ноу-хау создания добавленной стоимости – сеть сама по себе не производит никакой стоимости (разве что в качестве случайной флуктуации она может образоваться в отдельных фрагментах сети, в то время как другие будут локально убыточны).

Для того, чтобы эмиссия мировой криптовалюты приобрела экономический смысл, человечество предварительно должно объединиться рамкой хотя бы одного глобального и прибыльного проекта. Вне такой рамки все криптоэмиссии пребудут тем, чем изначально являются: азартной внеэкономической игрой, где игроки, которым улыбнулась удача, обменивают игрушечные фишки на трудовые сбережения лузеров.

Что касается национальных криптовалют – прообраз как минимум одной из них уже существовал и немалое время успешно работал. Это сталинский рубль – советский токен, обслуживавший проект «построения социализма в отдельно взятой стране». До конца 60-х «красный проект» был вполне жизнеспособным, но затем его контуры стали оплывать. Период пресловутого застоя – идейный инсульт, отчаянные попытки заменить планово-расчётное обеспечение деревенеющего рубля классическим товарным. Товаров не хватило, да и не могло хватить – попробуйте отоварить гигантскую массу виртуальных деривативов!

Сегодня глобальная экономика обременена прожорливой отраслью майнерства. Человечеству, конечно, не впервой нести подобное бремя – одни лишь первомайские демонстрации, к примеру, чего стоили! Но задроты майнинга, щедро рассеивая чужую и свою энергию, не производят добавленной стоимости. Голландская болезнь мастурбирования с тюльпанными луковицами, по меньшей мере, была экологичнее.

Вопросы?

[Ответы на вопросы ] [85]

Предпоследние вопросы

Вопрос. Ваша лекция начиналась с того, как рождается Impact Investing, заканчивается тем, что мы обсуждаем блокчейн, развитие финансовых технологий. Могли ли они развиваться независимо?

Чернышев.А они и так развивались поначалу независимо. Идеология и практика Shared Value тоже сперва развивалась независимо. И только сейчас все три свиваются в единый жгут.

Как реализуется парадигма Shared Value в Китае? Государство от имени общества участвует в управлении любой собственностью таким образом, чтобы приводить это управление в соответствие с принципами социальной нравственности, которым посвящена книга Адама Смита.

И на деле мы видим, как китайское общество шаг за шагом вовлекается в сознательное конструирование собственности, где собственники фактически уже давно работают в парадигме Impact Investing. В результате там уже нет «чистых бизнесменов», «чистого государства», «чистых благотворителей», а граждане, фирмы, корпорации, ведомства распределены по всему спектру ролей проектных соинвесторов в зависимости от сути проблемы и конкретной конфигурации трансакций.