Константин Романенко

Молотов не призывал к организации «охоты на ведьм». Наоборот, он взял специалистов под защиту. «Мы, – говорил он, – часто слышим такой вопрос: как же тут быть, если бывший троцкист, нельзя с ним иметь дела? Неправильно это. Мы шли на использование бывших троцкистов сознательно и в этом не ошиблись (курсив мой. – К. Р.). Мы ошиблись в другом, мы ошиблись в практике контроля за их работой. Мы не можем из-за того, что тот или другой работник был раньше троцкистом, выступал против партии, из-за этого мы не можем отказаться от использования этого работника, мы не можем стоять на этой позиции».

Даже беглое знакомство с материалами январско-мартовского пленума 1937-го опровергает ревизионистский тезис «Истории партии», что этот пленум дал зеленую улицу репрессиям. Да, экстремистские настроения существовали, но не в умах окружения Сталина.

Стенограммы зафиксировали призывы к «беспощадному разоблачению врагов» из уст именно тех «цекистов», которые позже подвергнутся репрессиям, таких как Бауман, Гамарник, Егоров, Каминский, Косиор, Любченко, Межлаук, Позерн, Постышев, Рудзутак, Рухимович, Хатаевич, Чубарь, Эйхе, Якир...

Можно ли это считать случайностью? И если в этот список добавить избежавшего наказания Хрущева, то получится групповой портрет организаторов и идейных вдохновителей массовых репрессий с начала и до второй половины 30-х годов.

О том, что Сталин и его окружение стремились не допустить такого оборота событий, свидетельствуют слова Молотова. Он с нескрываемым возмущением отмечал в докладе: «Больше того, совсем недавно в связи с разоблачениями троцкистской вредительской деятельности кое- где начали размахиваться по виновным и по невиновным, неправильно понимая интересы партии и государства ».

Выход из положения Молотов видел в борьбе с «канцелярско-бюрократическими методами» работы, порождавшими «многочисленность органов, параллельно работающих, путающихся друг у друга в ногах, мешающих улучшению работы».

Насущные задачи он определил в организации производства: установление «технических правил... регламентации техники, регламентации производства... технических инструкций... и повседневную проверку проведения этих правил на практике».

Однако эти очевидные истины были проигнорированы партократией. Выступившие в прениях наркомы Рухимович, Антипов, Пахомов, Любимов, первые секретари Саркисов, Багиров, Эйхе упивались призывами к борьбе, настаивали на поиске «врагов» и разоблачении «вредителей».

Поэтому в заключительном слове Молотов с разочарованием констатировал: «Слушая прения, мне не раз приходило в голову, что доклад, который мной был сделан по промышленности... был недостаточно заострен на тех вопросах, на которых нужно было заострить внимание. В ряде случаев, слушая выступающих ораторов, можно прийти к выводу, что наши резолюции и наши доклады прошли мимо ушей выступающих». Это действительно было так.

Нет, расчеты Сталина и его окружения в это время строились не на поисках инакомыслящих. Чтобы продемонстрировать ограниченность репрессий, Молотов сообщил, что за пять месяцев, с октября 1936 года по 1 марта 1937 года, из числа «членов троцкистских организаций и групп» было осуждено всего две с половиной тысячи человек. После вынужденного отступления Молотов снова вернулся к главной мысли своего доклада. К «вопросу о подготовке и подборе кадров, о методах руководства и работы».

Однако аудитория жаждала других эмоций и призывов. Уже в ходе пленума его участники потребовали второго доклада Ежова. Теперь нарком пересказал предысторию и последствия арестов: группы Слепкова в 30 человек и И.Н. Смирнова (87 человек) в 1933 году, Ольберга в январе 1936 года. Он вспомнил историю раскрытия группы Коцюбинского в 1932 году и арест ее членов в 1936 году. Потом он остановился на деталях расследования группы правых в Западной Сибири в 1933 году и доносе Зафрена на Радека, Смирнова, Дробниса в 1932 году.

Складывалось впечатление, что Наркомат внутренних дел не преуспел в разоблачении троцкистского подполья. Поэтому, объясняя «четырехлетнее отставание» в вопросах разоблачения оппозиционеров, Ежов ссылался на Молчанова и сообщил об аресте 238 работников наркомата. В том числе 107, работавших в Главном управлении госбезопасности.

Выступившие сотрудники НКВД: начальник управления по Ленинградской области Заковский, первый заместитель наркома Агранов, нарком внутренних дел УССР Балицкий, начальник управления по Московской области Реднис, начальник контрразведывательного отдела Миронов и бывший нарком Ягода поддержали Ежова. Они «признали, что именно в 1931-1932 гг. ослабили действия по разоблачению «вражеского подполья».

В этом бездействии комиссары НКВД обвиняли бывшего наркома. Такими же обвинениями Ягоды разразились нарком здравоохранения Г.Н. Каминский, первый секретарь Азово-Черноморского крайкома Е.Г. Евдокимов и секретарь ЦИК И.А. Акулов.

Выступивший Генеральный прокурор СССР Вышинский указал и на крайне низкий профессионализм следователей НКВД. Он с удручением признал: «Качество следственного производства у нас недостаточно не только в органах НКВД, но и в органах прокуратуры. Наши следственные материалы страдают тем, что мы называем в своем кругу «обвинительным уклоном».

Это тоже своего рода «честь мундира» – если уж попал, зацепили, потащили обвиняемого, нужно доказать во что бы то ни стало, что виноват. Если обвинение приходит к иным результатам, то это считается просто неудобным. Считается неловко прекратить дело за недоказанностью, как будто это компрометирует работу».

Он разъяснял, что «обвинительный уклон» нарушает инструкцию ЦК от 8 мая 1933 года, направленную на то, «чтобы предостеречь против огульного, необоснованного привлечения людей к ответственности».

Таким образом очевидно, что и в докладе Молотова, и в выступлении Вышинского, лиц, принадлежавших к ближайшему окружению Сталина, настойчиво проводилась мысль не об усилении поисков врагов. Они говорили о слабости кадрового состава руководства, низком профессионализме и бюрократических методах работы. Но их попытки направить обсуждение по этому руслу наталкивались на упорное нежелание участников пленума изменить свой угол зрения.

Вопросу обновления кадров, улучшению деятельности партийных комитетов был посвящен на пленуме ЦК и доклад Сталина. Конечно, он не мог обойти стороной волновавшую зал тему, связанную с разоблачением и осуждением группы Пятакова.

Его доклад состоялся 3 марта 1937 года и был озаглавлен: «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников».

Он начал его с утверждения, что «вредительская и диверсионно-шпионская работа агентов иностранных государств, в числе которых довольно активную роль играли троцкисты, задела в той или иной степени все или почти все наши организации – как хозяйственные, так и административные и партийные »; они «проникли не только в низовые организации, но и на некоторые ответственные посты».