Константин Романенко

Грандиозность строительства не могла не впечатлять, но он не довольствовался констатацией растущей мощи государства. Он предупреждающе указывал на множество недостатков в работе «партийного организма». В их числе он назвал «перенесение методов администрирования в партию». Он выступал против парадности и помпезности на торжественных заседаниях. Критиковал «безудержное желание видеть везде праздничное настроение», тягу «к декорациям, ко всяким юбилеям, нужным и ненужным...». Сталин не обошел вопрос о взаимоотношениях с бывшими членами Политбюро. «Вы спрашиваете, – говорил он, – почему мы исключили Троцкого и Зиновьева из партии?

Потому, что мы не хотим иметь в партии дворян. Потому, что закон у нас в партии один, и все члены партии равны в своих правах. Если оппозиция желает жить в партии, пусть она подчиняется воле партии, ее законам, ее указаниям без оговорок, без экивоков. Не хочет она этого – пусть уходит туда, где ей привольнее будет».

Видимо, опережая обвинения в проявлении мягкости по отношению к раскольникам, Сталин сам прояснил свою позицию: «По правилу, за такие попытки активных деятелей оппозиции мы должны были переарестовать 7 ноября». И, не терявший надежды на такую развязку, зал отреагировал на это замечание возгласами «Правильно!» и продолжительными аплодисментами. Но, остужая эмоции, Сталин продолжил: «Мы не сделали этого только потому, что пожалели их, проявили великодушие и хотели дать им возможность одуматься».

Съезд утвердил постановление ЦК о Троцком и Зиновьеве, а также принял постановление об исключении из партии 75 активных членов оппозиции. Среди них были: Каменев, Пятаков, Радек, Раковский, Сафаров, Смилга, И. Смирнов, Н. Смирнов, Сапронов, Лашевич. И все-таки не разгром оппозиции составил итог съезда. Основным его решением, определившим дальнейшие перспективы страны, стало утверждение курса на коллективизацию сельского хозяйства.

Казалось бы, что теперь Сталин мог торжествовать. Решительно отстаиваемая им линия привела к победным результатам. Его идейные и личные противники оказались повержены, и любой тщеславный политик мог бы успокоенно нежиться на лаврах достойно обретенной славы. Но именно в этот переломный момент он совершает неожиданный шаг. XV съезд продолжался восемнадцать дней. Сразу после его завершения Сталин, в очередной раз, попросил отставки. О том, что его намерение было серьезным, свидетельствует стенограмма.

Свое заявление он сделал на организационном пленуме, состоявшемся 19 декабря, в последний день работы съезда. Оно прозвучало после того, как председательствовавший на пленуме глава Совнаркома Рыков объявил выступление секретаря ЦК С.В. Косиора. Огласив предполагаемый состав руководящих органов ВКП(б), на пост Генерального секретаря он выдвинул Сталина.

Именно после этого предложения Сталин попросил слова. «Товарищи! – начал свое выступление он. – Уже три года [я] прошу ЦК освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК (курсив мой. – К. Р.). Пленум каждый раз мне отказывает. Я допускаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представляющего известное противоядие против опасностей со стороны оппозиции. Я допускаю, что была необходимость, несмотря на известное письмо т. Ленина, держать меня на посту генсека. Но теперь эти условия отпали.

Отпали, так как оппозиция теперь разбита. Никогда, кажется, оппозиция не терпела такого поражения, ибо она не только разбита, но и исключена из партии. Стало быть, теперь нет налицо тех оснований, которые можно было бы считать правильными, когда пленум отказался уважить мою просьбу и освободить меня от обязанностей генсека.

А между тем у нас имеется указание т. Ленина, с которым мы не можем не считаться и которое нужно, по-моему, провести в жизнь. Я допускаю, что партия была вынуждена обходить это указание до последнего времени, была вынуждена к этому благодаря известным: условиям внутрипартийного развития. Но я повторяю, что подобные условия отпали теперь и пора, по-моему, принять к руководству указание т. Ленина. Поэтому прошу пленум освободить меня от поста Генерального секретаря ЦК. Уверяю вас, товарищи, что партия только выиграет от этого».

Члены пленума восприняли это заявление как демонстрацию скромности. И с ходу отвергая его, секретарь ВЦСПС А.И. Догадов предложил: «Голосовать без прений», а нарвоенмор К. Ворошилов потребовал: «Предлагаю заслушанное заявление отвергнуть».

Поэтому Рыков, уже заученно, объявил: «Голосуется без прений. Кто за это предложение? Кто против? Кто воздержался? Один. Всеми, при одном воздержавшемся, отвергнуто предложение т. Сталина», – подытожил председательствующий.

Казалось бы, что приличия были соблюдены. По неписаной традиции должно было последовать заверение в благодарности за оказанное доверие и обещание оправдать его. И Сталин снова попросил слова.

Но его выступление снова выглядело неожиданно. «Тогда я вношу другое предложение, – сказал он. – Может быть, ЦК сочтет целесообразным институт генсека уничтожить . В истории нашей партии были времена, когда у нас такого поста не было ».

– Тогда у нас был Ленин, – возразил Ворошилов.

– До X съезда у нас институтов генсека не было, – настаивал Сталин. - До XI съезда, – уточнил кто-то.

Сталин принял поправку:

Да, кажется, до XI съезда у нас не было этого института. Это было еще до отхода Ленина от работы. Если Ленин пришел к необходимости выдвинуть вопрос об учреждении должности генсека, то я полагаю, что он руководствовался теми особыми условиями, которые у нас появились после X съезда, когда внутри партии создалась более или менее сильная и хорошо организованная оппозиция.

Но теперь этих условий нет уже в партии, ибо оппозиция разбита наголову. Поэтому можно было бы пойти на отмену этого института. Многие связывают с институтом генсека представление о каких-то особых правах генсека. Я должен сказать по опыту своей работы, а товарищи это подтвердят, что никаких особых прав, чем-либо отличающихся от прав других членов Секретариата, у генсека нет и не должно быть .

– А обязанности? – раздался голос.

– И обязанностей больше, чем у других членов Секретариата, нет , – не поддался на услужливую подсказку Сталин. – Я так полагаю: есть Политбюро – высший орган ЦК, есть Секретариат – исполнительный орган, состоящий из пяти человек, и все они, эти пять членов Секретариата, равны. Практически так и велась работа, и никаких особых прав или особых обязанностей у генсека не было.

Не бывало случая, чтобы генсек делал какие-нибудь распоряжения единолично, без санкции Секретариата. Выходит, таким образом, что института генсека, в смысле особых прав, у нас не было на деле, была лишь коллегия, называемая Секретариатом ЦК. Я не знаю, для чего еще нужно сохранять этот мертвый институт.