Константин Романенко

Пожалуй, самым значительным политическим событием довоенного периода стала подготовка и принятие новой Советской Конституции. Новую Конституцию Союза Советских Социалистических Республик принял 5 декабря 1936 года VIII Чрезвычайный съезд Советов СССР. Истинная демократичность этого документа еще не оценена. Она уравняла права населения вне зависимости от происхождения. Сталинская Конституция не на словах, а на деле дала государственные гарантии на образование, здравоохранение, отдых и пенсионное обеспечение. Но самое главное – она обеспечила право на труд, о чем люди в «демократических» государствах даже не могут мечтать. Фактическое равенство граждан страны выразилось в их праве на справедливую жизнь, обретенную в обществе, где нет эксплуататоров.

Какие же непримиримые, принципиальные претензии могли быть у лидеров оппозиции в отношении Сталина?

Никаких, кроме личных амбиций. Повторим и то, что до определенного времени отношение Сталина к своим политическим противникам было более чем либеральным. Их только исключали из партии, непримиримых отстраняли от государственных и общественных должностей и лишь самых строптивых ссылали в провинцию. Но и в этих случаях, после публичного «раскаяния», они возвращались к исполнению общественных обязанностей. Физического уничтожения оппонентов в лице «уклонистов » со стороны утвердившейся системы и правящего аппарата практически не было. Но поскольку каждый их них претендовал на первую роль, а их приверженцы рассчитывали на возвышение, столкновение было неизбежно.

В процессе разрешения этих противоречий оппозиционеры прибегли к методам террора, заговоров и встали на путь откровенного предательства. Однако существование оппозиции с ее агрессивными устремлениями и сама атмосфера, обусловленная моралью Гражданской войны, создали предпосылки для другой агрессивности.

Ее выразителями стали партийные функционеры, представлявшие верхушечный слой общества. Стремление к самоутверждению они маскировали борьбой с врагами; и жертвами соперничества стали «маленькие люди». Успокоение наступило лишь тогда, когда Сталин очистил верхние эшелоны как от тех, так и от других носителей общественного радикализма.

Он не мог поступить иначе, и население страны, народ были на его стороне. Народ и его лучшие представители испытывали иные «души прекрасные порывы», отличные от намерений внутренних врагов. Это было удивительное и захватывающее время, когда в одних квартирах пели: «мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор...», а в других – враги тряслись в ожидании последнего звонка в дверь.

Сталин должен был освободиться от тайной и явной оппозиции. Хотя бы для того, чтобы, избавившись от путавшихся под ногами пигмеев, страна могла спокойно заниматься делом, а работы было много. Триумфы рекордных полетов советской авиации не настроили вождя на благодушный лад. Война в Испании показала недостаточное совершенство истребителей «И-15» и «И-16». И Политбюро внимательно всесторонне рассматривало вопросы серийного производства новых типов самолетов.

Авиаконструктора А. Яковлева вызвали в Кремль в апреле 1939 года. Он пишет: «Не зная причин вызова, ни о том, с кем предстоит встретиться, я очень волновался всю дорогу.

Подъехали к зданию Центрального Комитета партии на Старой площади. Бесшумный лифт плавно поднял на четвертый этаж, и по длинному коридору, застланному ковровой дорожкой, сопровождающий привел меня в какую-то комнату. Здесь стоял диван в чехле из сурового полотна, несколько стульев, в центре – небольшой круглый стол, накрытый белой скатертью. На столе ваза с фруктами, блюдо с бутербродами, несколько стаканов недопитого чая. В комнате никого не было.

К моему волнению добавилась еще и растерянность: куда я попал и что будет дальше?.. Вдруг сбоку открылась дверь, и вошел Сталин... Сталин подошел, улыбаясь, пожал руку, любезно справился о моем здоровье.

– Что же вы стоите? Присаживайтесь, побеседуем. Как идут дела с «ББ»?

Постепенно он расшевелил меня, и я обрел возможность связно разговаривать... Его интересовали состояние и уровень немецкой, английской и французской авиации. Так же, как и Денисов, я был поражен его осведомленностью. Он разговаривал как авиационный специалист.

– А как вы думаете, – спросил он, – почему англичане на истребителях «Спитфайр» ставят мелкокалиберные пулеметы, а не пушки?

– Да потому, что у них авиапушек нет.

– Я тоже так думаю, – сказал Сталин. – Надо и двигатель приспособить под установку пушки. Верно?.. У них и двигателя такого нет. А вы знакомы с работой конструктора Климова – авиационным двигателем, на который можно установить двадцатимиллиметровую авиационную пушку Шпитального?

– Знаком, – ответил я.

– Как вы расцениваете эту работу? Правильный ли это путь? А может быть, путь англичан более правильный? Не взялись бы вы построить истребитель с мотором Климова и пушкой Шпитального?

– Я истребителями никогда еще не занимался, но это было бы для меня большой честью.

– Вот и подумайте над этим.

Сталин взял меня под руку, раскрыл дверь, через которую входил в комнату, и ввел меня в зал, заполненный людьми.

От неожиданности у меня зарябило в глазах: не мог различить ни одного знакомого лица. А Сталин усадил меня рядом с собой и вполголоса продолжал начатый разговор. Я отвечал ему. Осмотревшись, увидел, что заседание ведет К.Е. Ворошилов, а в первом ряду сидит наш нарком Каганович, дальше конструктор А.А. Архангельский, директор завода В.А. Акулов и главный инженер завода А.А. Кобзарев, некоторые знакомые мне работники авиационной промышленности. В зале было много военных из Управления Военно-воздушных сил.

Кто-то выступал. Я понял, что речь идет о затруднениях, создавшихся в серийном производстве самолета «СБ»... Между тем от решения этой проблемы зависела судьба нашей фронтовой бомбардировочной авиации.

...Минут через 10-15 Сталин встал и повел меня обратно в уже знакомую комнату. Мы сели за круглый столик. Сталин предложил мне чай и фрукты.

– Так как же, возьметесь за истребитель?

– Подумаю, товарищ Сталин.

– Ну хорошо, когда надумаете, позвоните. Не стесняйтесь... Желаю успеха. Жду звонка. – И уже вдогонку сказал: – А все-таки дураки англичане, что пренебрегают пушкой.

В то время самолет, вооруженный двадцатимиллиметровой пушкой, уже был у немцев – «Мессершмитт-109». Видимо, Сталину это не давало покоя. Готовя перевооружение авиации, Сталин, очевидно, стремился избежать ошибки в выборе калибра пулеметов и пушек для наших истребителей».

Этот разговор примечателен как свидетельство того, что, по существу, именно Сталин, а не сам конструктор стал инициатором создания одного из лучших истребителей Второй мировой войны, принесших победу советской авиации.