Константин Романенко

Конечно, все это очень условно и предположительно, руководил следствием не я, в Ленинграде, как вы знаете, сидел Ежов, и в большей или меньшей мере действительное положение вещей вырвалось наружу. Зато я компенсировал себя в Москве тем, что свернул и направил по ложному следу следствие по делу бывших ленинградских чекистов

Вопрос : Как вы это сделали? Что именно было скрыто по делу б[ывших] ленинградских чекистов?

Ягода : Во-первых, к ответственности мною вначале не был привлечен участник заговора Запорожец. В списках отстраненных от работы в НКВД и отданных под суд ленинградских чекистов (список был опубликован в газете) фамилии Запорожца не было. Он был привлечен значительно позже по распоряжению ЦК.

Во-вторых, до начала следствия по делу я вызвал к себе Прокофьева и Молчанова и предложил им лично руководить следствием. Я поставил перед ними две задачи:

1. Чтобы в материалах не было ничего компрометирующего центральный аппарат НКВД и его работников (в первую очередь меня самого).

2. Свести дело к простой халатности и выгородить тем самым Запорожца и Губина, знавших о готовящемся убийстве Кирова.

Мои указания были целиком выполнены.

Я должен здесь заявить, что в этом деле принимал участие и Миронов. Действовал он не по прямым моим указаниям, а по своей доброй воле, он активно выгораживал меня во всех допросах, в которых принимал участие.

Если вы просмотрите следствие по делу Медведя, то вам, несомненно, бросится в глаза, что почти все протоколы его допросов составлены таким образом, что я, Ягода, якобы неоднократно предупреждал о необходимости усилить физическую охрану Кирова, а Медведь этого не выполнял. В итоге получилось, что я ни в чем не виноват, а виноваты Медведь и его аппарат.

Допрашивали Медведя, насколько я помню, Миронов с Прокопьевым или Миронов с Молчановым.

...Была и другая опасность. Она состояла в том, что кто-нибудь из арестованных ленинградских оперодовцев (Губин или другие) могли на допросах выболтать, что Николаев, убийца Кирова, при первом своем задержании (до убийства) был обыскан и у него были обнаружены материалы, свидетельствующие о его террористических намерениях, и оружие. Но Молчанов был прав, когда утверждал, что этого никто из них не скажет, хотя бы из чувства самосохранения.

Вопрос : Значит, Молчанов знал, что убийца тов. Кирова Николаев был освобожден в ленинградском Опероде после того, как было установлено, что он является террористом?

Ягода : Да, знал. Молчанову и Прокофьеву я сообщил обо всех обстоятельствах, связанных с убийством Кирова, после своего приезда из Ленинграда в первых числах декабря 1934 года.

Вопрос : Что вы им сообщили?

Ягода: Я сказал им, что Киров убит по решению центра троцкистско-зиновьевского блока, что я был об этом предупрежден заранее, что я предложил Запорожцу не чинить этому препятствий, и рассказал им о случае освобождения Запорожцем задержанного в Ленинграде Николаева.

Обо всем этом я вынужден был предупредить Молчанова и Прокофьева потому, что они руководили следствием по делу б.[ывших] ленинградских чекистов и должны были знать обстоятельства дела, чтобы не допускать прорыва этих данных в допросах».

Повторим, что эти признания были сделаны Ягодой спустя два с половиной года после убийства Кирова. Но зимой 1934 года, когда выстрелы в Смольном всколыхнули всю страну, то, что к следствию подключился заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) Н.И. Ежов, вовсе не означало, что Сталин «перестал доверять Ягоде», как это утверждают историки. При всей значимости трагедии в функции наркома не входила персональная обязанность проведения следствия.

Впрочем, Ежов тоже не мог существенно повлиять на его ход. По правильному ли пути пошло следствие в 1934 году или нет, но окончательные результаты от Ежова совершенно не зависели. В расследовании этого громкого дела он был лишь «свадебным генералом», представлявшим партийный контроль.

Поразительно другое. Рассуждая полстолетия об обстоятельствах убийства Кирова, историки избегали публикации документов. Более того, они никогда не называли фамилий следователей, готовивших судебные процессы! Между тем эти сведения не только важны принципиально, они позволяют взглянуть на события прошлого с совершенно иных позиций.

Дело в том, что расследование убийства было поручено и 1-му заместителю Ягоды Агранову. Прибывший в Ленинград 2 декабря вместе с Ягодой Агранов был назначен временным начальником Ленинградского управления НКВД и возглавил руководство следствием по делу об убийстве.

Яков Саулович Агранов – настоящие имя и фамилия Янкель Шмаевич Соренсон – был популярным человеком в столице. Правда, лишь в определенных кругах. Особенность его респектабельности заключалась в том, что у него были весьма тесные и теплые связи с интеллигенцией. Он активно участвовал в жизни творческой элиты Москвы и широко использовал свои доверительные знакомства в интеллектуальных кругах для получения осведомительной информации.

Эти связи носили ярко выраженный специфический характер. Будучи ближайшим помощником Ягоды, Агранов близко общался с членами РАППа и ЛЕФа и находился в дружеских отношениях с А.Л. Авербахом, Б.А. Пильняком, Бриками и О.Э. Мандельштамом. Существует версия, что именно Агранов организовал «самоубийство Маяковского».

Но с точки зрения лояльности партии его послужной список казался безупречным. Янкель Соренсон, как и многие его коллеги, был ветеран, начавший работу в ВЧК еще в мае 1919 года особоуполномоченным Особого отдела. Именно он руководил расследованием обстоятельств Кронштадтского восстания и мятежа Антонова, готовил процессы правых эсеров, Промпартии и Трудовой крестьянской партии.

С 1922 по 1923 год, как начальник Особого бюро по делам административной высылки, Агранов составлял списки подлежащей выдворению из РСФСР антисоветской интеллигенции, в число которой попали Бердяев, Лосский, Осоргин и многие другие мыслители, оплакиваемые «демократической» и недемократической интеллигенцией.

Кроме Агранова-Соренсона, в следственную группу входили: начальник экономического управления НКВД Лев Миронов (настоящая фамилия Каган) и заместитель начальника Секретно-политического отдела НКВД Генрих Самойлович Люшков.

Таким образом, в расстановке главных фигур при ведении следствия не было ничего необычного. Противоестественность в том, что, не называя фамилий, советская историография с 60-х годов стала безымянно причислять этих следователей к жертвам «сталинских репрессий».

Но как бы ни велось следствие, его результаты не зависели и от Сталина. Вся инициатива целиком находились в руках московских энкавэдэшников, и то, что линия зиновьевцев стала проступать все более отчетливо, объяснялось кругом общения Николаева. Арестованные по делу «комсомольцы» Шатский, Котолынов, Румянцев, Звездов, Антонов, Соколов и другие не скрывали своих знакомств. Среди названных оказался проживавший в это время в Москве помощник управляющего Объединенного научно-технического издательства А. Гертик. Его арестовали 8 декабря.