Галина Романова - Миллионерша поневоле

– Ты, ты! Что, здесь есть кто-нибудь еще?! – Его язвительный тон говорил сам за себя: чем-то она его прогневала. Чем, интересно?

– Я… пока не знаю, что именно я собираюсь делать… – Ольга лихорадочно соображала и отчаянно тянула время, мямля что-то маловразумительное. – До вечера… еще далеко, Владислав Иванович…

И тут, о боги, Влад оторвал свой зад от стула и с самой любезной улыбкой, которую Ольга знала и ненавидела, так как она обычно предшествовала моменту расстегивания штанов, двинулся прямо к выходу, то есть к ней.

– Влад, ты… Послушай, ты меня вчера, наверное, неправильно понял… – Она отступала до тех пор, пока не стукнулась спиной и макушкой о дверь.

В тот же самый момент Влад оперся руками о дверь по обе стороны от ее головы, прижался к ней так, чтобы она непременно почувствовала его возбуждение, и жарко зашептал ей на ухо:

– Олька, не смей так смотреть на меня! Слышишь?

Такие его приемы она тоже знала и тоже ненавидела. Здесь было предсказуемо все: от его штучек до ее реакции. А реакция была такая, что ее вовсе как бы и не было. Она напрочь отсутствовала, потому что Ольга переставала быть самой собой в такие моменты. Влад всегда пользовался этим. Его горячее дыхание обдавало ухо. Слова входили грубым буром прямо в мозг, парализуя какую-то неведомую ей точку, что отвечала за волю и способность соображать. А тело становилось мягким и податливым в его руках. Сейчас Владик даже к помощи рук не прибегнул, продолжая нашептывать ей в самое ухо:

– Девочка моя… Как же так?! Я так ждал нашей встречи. Успел соскучиться, а ты.

– Что я? – Ей все еще хотелось хоть что-то предпринять, оттолкнуть его или хотя бы сделать попытку упереться в его грудь руками.

Она ничего этого не сделала. Глаза прикрылись веками. Руки и ноги сделались тяжелыми, а мысли неповоротливыми. Ах, да, по ним уже прошелся своим словесным буром ее бывший муженек. Она должна его слушать и соглашаться на встречу. Не должна! Нужно было срочно зацепиться хоть за какую-то оставшуюся в живых мыслишку, чтобы суметь возвести оборонительные укрепления. Чтобы он не мог так вот с ней…

– Ольга! Посмотри на меня! – почти приказал ей Влад и, взяв за подбородок, поцеловал. – Открой глаза немедленно!

Что-то же она запланировала на вечер?! Что?! Это было что-то очень важное, и откладывать это никак было нельзя. Ольга панически боялась такого вот его умения творить с ней все, что ему угодно. Но послушно распахивала глаза и приоткрывала рот навстречу его губам. И даже готова была сказать ему, что тоже хочет его и ждет непременно вечером у себя. Но какой-то участок ее мозга все же оказался не задетым. И он отчаянно сигнализировал ей из самых глубин подсознания. Сигнализировал и дергал за оставшиеся в живых нервные окончания.

Ксюша!!! Слава тебе, господи, вспомнила!!! Ксюшу надо спасать! Какое, к черту, может быть свидание, если сегодня вечером она ждет к себе Ксюшку с сыном, чтобы помочь им укрыться от ока любящего мужа и отца! И Сашу тоже ждет, который обещал подумать, как им можно помочь. Они будут сидеть на ее крохотной кухне и пить чай с сушками, которые Влад так ненавидит. Саша при этом будет комично дергать левой ногой, которую всегда закидывает на правую. Тапка при этом у него раз десять спадет с ноги, но он упрямо будет надевать ее снова и снова, дрыгать ногой и снова ронять. При чем тут вообще Влад?! У него даже тапок своих в ее квартире нет…

– Не сегодня! – вдруг выпалила Ольга, и руки сами собой оперлись в накрахмаленную белоснежную сорочку Любавского.

– Почему? – Его голос все еще был полон нежной обволакивающей неги. – Что так? Какие-то планы?

– Да. У меня сегодня ночует подруга с сынишкой, – абсолютно честно сказала Ольга, подныривая под его руками и сразу оказываясь в относительно безопасном пространстве. – Извини, Влад. Это правда.

– Так, значит, да… – Его взгляд недоуменно скользнул по его расставленным на двери рукам. – И никак иначе… Ну, ну, Оленька… А может… А может, все дело в том дюжем молодце, что привез тебя на работу с таким опозданием? Не из-за него ли ты так припозднилась, дорогая?

Ревновать Влад не мог в принципе, потому что не мог любить. Но собственнических замашек ему было не занимать, поэтому его вопросы не показались Ольге странными.

– Нет, не из-за него, – спокойно ответила она и очень внимательно посмотрела на своего бывшего мужа. – И опоздала я не из-за него, Владик. Дело в том, что у моей подруги проблемы.

– Но не у тебя же! – воскликнул Любавский, чем ничуть ее не удивил, и шлепнул себя по бедрам жестом, выразившим его дикое возмущение. – Вечно ты лезешь мир спасать! Оно тебе надо?! Я не хочу, чтобы у нас с тобой возникали какие-то проблемы!

– Их нет, Владик, потому что нет никаких «нас»! Не пойму, о чем ты? – сейчас она тоже говорила искренне, стараясь не думать и не вспоминать о том, как реагировала только что на него.

Он не забыл и тут же напомнил ей об этом, снова встав от нее в опасной близости.

– Скажи мне, где я был не прав? – закончил он свою обличительную речь, посмотрев на нее исподлобья так, как мог смотреть на нее только он. – И после этого ты хочешь сказать, что никаких «нас» нет?! Черта с два я тебе поверю.

Комментировать его монолог Ольга воздержалась. Влад был прав в девяти пунктах из десяти, чего уж… Но, невзирая на всю его правду, Ксюшу бросить в беде она не могла.

– Да кто она такая вообще?! – уже не на шутку вспылил Любавский, ероша свою шикарную шевелюру, схваченную нынче сзади резинкой. – Разве стоит она того, чтобы…

– Остановись, Владик! – Ольга, старательно держа дистанцию, обошла его стороной и взялась за ручку двери, на всякий случай. – Я не могу по-другому, это раз.

– А что два-с?! – Ее спасительный маневр с дверной ручкой не остался им незамеченным, что опять-таки давало ему фору: спасается бегством, значит, не уверена в себе, боится быть сломленной. – Что два-с, Оль?! Твое целомудрие и порядочность? Так минувшей ночью ты не очень-то кисла на предмет своей добродетели. Разве я не прав?

– Оставь в покое мою добродетель, Влад! – Ольга строго повела бровями и, чуть приоткрыв дверь, скороговоркой произнесла: – В свете последних событий ты совсем позабыл о своей беременной жене и о не рожденном ею ребенке. Им ты тоже представишь свидетельство о собственной смерти, переехав ко мне?..

Я сумела! У меня получилось! Я не тряпка! Не слабая влюбленная дура, я человек – это… как это у Горького, – звучит гордо.

Гордости, вопреки предсказаниям классика, она не испытывала. Было противно и пусто. Пусто до пугающей гулкости в голове и во всем теле. И дело было не столько в изощренной манере Влада подчинять ее себе, сколько в ощущении собственной неспособности противостоять ему.