Галина Романова - Миллионерша поневоле

– То есть в результате его смерти деньги должны будете получить вы! А его застрелили! В вашем городе! И тут еще племянник его, к тому времени несколько лет как покойный, примчался за неделю до его смерти! И тут еще муж вашей подруги с пистолетом, из которого были произведены те самые смертоносные выстрелы! И подруга пропала! И племянник этот как бы во второй раз погиб, но погиб опять как-то странно: с искалеченным до неузнаваемости лицом и всеми выбитыми зубами! Как, по-вашему, это называется, Оленька?!

Надо же, как ему нравится называть ее именно так! Славно так, сладко, будто ванильное мороженое тает во рту, когда он на такой вот манер называет ее по имени…

– Это же чертовщина! – простонала она и съехала-таки со стула на пол.

Прямо в пыль и грязь немытого годами пола уселась. Уселась и посмотрела на него совершенно больными и совершенно беспомощными глазами.

– Мне же еще нужно было к маме сегодня съездить. Там Мишка… – опечалилась Ольга, когда они парковали ее машину во дворе. – Обо всем позабыла. Сейчас уже поздно, наверное.

– Не поздно по времени, но темно, учитывая время года. Я вас не пущу по такой темноте и такой дороге одну.

Кто тебя еще спросит, придурок? Кто ты такой, чтобы указывать ей? И что вообще возомнил о себе, покровитель чертов! Валера рассердился на себя за эмоциональную самодеятельность и излишне заботливый тон. Заигрался, называется! Заигрался, забылся, размечтался…

Да, как же! Сейчас она выйдет из машины. Позволит обхватить себя за талию, чего ему так хотелось последние несколько часов. Потом позволит довести до квартиры и, как пару дней назад, позволит снять с себя сапоги и короткую щегольскую дубленку, которая ничуть не грела ее. А потом разрешит ему усадить себя на диван и греть изящные ступни в его ладонях. Потом, по закону жанра, должен быть чай, непременно крепкий, горячий, пахнущий либо липой, либо мятой. Это было не столь важно, это были уже детали.

Ольга должна будет пить его, обхватив большую глиняную кружку рукавами того самого застиранного до катышек свитера, который обрисовывал контур ее фигуры лучше любой кисти любого прославленного художника. А потом…

Валера зло притопнул ногами, отряхивая снег с ботинок и кромки джинсов. Никакого потом не будет.

Надо уходить от нее. Попрощаться, условиться о завтрашней встрече, как того требовало их общее дело, и уходить. Вскочить на подножку отъезжающего автобуса. Влезть в его теплое, пахнувшее распаренными с мороза шубами нутро. Пристроиться на сиденье. Протопить горячим дыханием в промороженном окне крохотный пятачок чистого стекла и смотреть на пробегающие мимо огни…

Романтично, конечно, но ни хрена не катит! И в автобус не хочется (черт, как некстати заглохла машина). И на огни чужие смотреть из окна совсем не хочется. Смотреть и представлять себе уют и тепло чужого дома и чужого незамысловатого счастья: с субботними вылазками к друзьям, с долгими посиделками у телевизора, с банальным пивом и чипсами.

Посидеть у телевизора и он, конечно же, мог бы, но уж больно не хочется ему уходить от нее…

Оля смотрела на Валеру с изумлением. Он определенно злился. Топтался в снегу стильными ботинками на тонкой подошве, прятался в куцый воротник куртки и почему-то злился. На нее? Да нет, не должен. Она не давала никакого повода. Даже помогла ему обшарить каждый уголок Ксюшиного дома, когда Валера спустился с чердака.

Ничего подозрительно они в доме не нашли, кроме тех одеял, что Валера достал с чердака. Одеяла были старыми, вытертыми до дыр, но чистыми. Кто-то их аккуратно сложил за трубой печки на чердаке и прикрыл сверху пустыми ящиками.

В ящики Ксюшина мать собирала раньше антоновку. Отсылала с оказией дочери в город, дожидалась по весне возвращения пустой тары и снова по осени заполняла их крупными желтобокими яблоками, которые пахли такой пряной, кисловатой свежестью, что у Ольги, например, от одного их вида пощипывал язык.

– Кто мог их там спрятать? – спросила про одеяла Ольга скорее у себя, чем у него. – Ксюша?..

– Она курила? – зачем-то спросил Валера, когда они уже заперли дом и шли к машине.

– Да нет. Баловалась иногда, но чтобы постоянно… Нет, не курила, пожалуй. А что?

– Тот человек, что какое-то время жил в доме, а он жил, сомнений нет, так вот тот человек курил. Повсюду в доме пепел. Как если бы он ходил по дому с сигаретой и стряхивал пепел прямо под ноги. Одеяла в нескольких местах прожжены. И газета.

– Окурков не было видно, – возразила Ольга.

– Они все в печке. Я специально туда лазил. Тот, кто жил и курил в доме, не удосужился подмести пол, насорив пеплом, но исправно таскал окурки в печку.

Лешкина привычка, ахнула тогда мысленно Ольга, но ничего не сказал Лапину.

А сейчас стояла и размышляла. А ну как Валера откуда-то дознался о такой Лешкиной привычке и злился на нее теперь за то, что она умолчала? Исправлять ситуацию сейчас было уже поздно. Сделает только хуже, если начнет оправдываться и придумывать что-то с ходу. Потом… Как-нибудь потом…

– Ну, ладно! – нарушил он повисшую паузу, пока они шли до ее подъезда. – Мне как бы пора.

– Да?..

Она вроде бы удивилась, что немного его обнадежило и заставило чуть притормозить у обледенелых подъездных ступеней.

– Чем собираешься заниматься? – спросил он у Ольги, не зная, то ли ему уйти, то ли напроситься к ней в гости на тот самый чай, который в его представлении должен пахнуть душистыми травами.

Спросил, незаметно для себя обратившись к ней на «ты», и тут же испугался своей смелости. А вдруг обидится, повернется и уйдет. Она же не из той категории женщин, которым можно со второй встречи тыкать, а с третьей тащить в постель.

– Я? – Оля недоуменно посмотрела на него и неуверенно пожала плечами. – Не знаю, а чем я должна заняться?

– Черт! Я не знаю, Оль! – Валера глубже втянул голову в воротник куртки, сразу став похожим на нахохлившегося воробья, дернул носом для чего-то и тоном обидевшегося на весь мир подростка пробормотал: – Я стою и как дурак ищу повод подняться к тебе.

– И как, успешно? – Она понимающе усмехнулась.

– Не-а, ничего не выходит. Обсудить нашу общую с тобой проблему мы договорились завтра. Приглашать в кино – не хочется, устал чего-то. Музеи закрыты. Цирк не люблю.

– А как насчет чая? – подсказала Ольга с улыбкой, с изумлением рассматривая красивого парня. Парня, внешность которого совершенно не подразумевала подобную застенчивость. – Как насчет чая или кофе?

– Тривиально, не находишь? – Валера с надеждой посмотрел на нее. – Что придумать, Оль? Мне так не хочется сейчас ехать к себе, кто бы знал! Суббота, святой вечер! Люди идут в гости или принимают гостей, смотрят телик, над чем-то смеются, чему-то радуются… А я…