'Иван

…«Минутами на меня находит сильнейшее желание написать для Худож. театра 4-актный водевиль или комедию. И я напишу, если ничто не помешает». (Вишневый сад, И. Б.)

М. П. Чеховой, 2 июня, Аксеново.

…«О том, что я женился, ты уже знаешь. Думаю, о о что сеи мои поступок нисколько не изменит моей жизни и той обстановки, в какой я до сих пор пребывал. Мать, наверное, говорит уже, Бог знает что, но скажи ей, что перемен не будет, решительно никаких, все останется по-старому. Буду жить так, как жил до сих пор, и мать тоже; и к тебе у меня останутся отношения неизменно теплыми и хорошими, какими были до сих пор».

В. М. Соболевскому, 9 июня, Аксеново, Уфимской губ.

«Ну-с, а я вдруг взял и женился. К этому своему состоянию, то есть к лишению некоторых прав и преимуществ, я уже привык, или почти привык, и чувствую себя хорошо».

Ф. Кони, 12 июня, Аксеново, Уфимск. г

…«В Москве доктор Щуровский - очень хороший врач - нашел у меня значительные ухудшения; прежде меня было притупление только в верхушках легких,

теперь же оно спереди ниже ключицы, а сзади захватывает верхнюю половину лопатки. Это немножко смутило меня, я поскорее женился и поехал на кумыс».

М. П. Чеховой, 3 августа, Ялта.

«Милая Маша, завещаю тебе в твое пожизненное владение дачу мою в Ялте, деньги и доход с драматических произведений, а жене моей Ольге Леонардовне - дачу в Гурзуфе и пять тысяч рублей. Недвижимое имущество, если пожелаешь, можешь продать. Выдай брату Александру три тысячи, Ивану - пять тысяч и Михаилу - три тысячи, Алексею Долженко - одну тысячу и Елене Чеховой (Леле), если она выйдет замуж, - одну тысячу рублей. После твоей смерти и смерти матери все, что окажется кроме дохода с пьес поступает в распоряжение Таганрогского управления на нужды народного образования, доход же с пьес - брату Ивану, а после его, Ивана, смерти - Таганрогскому городскому управлению на те же нужды по народному образованию. Я обещал крестьянам села Мелихова сто рублей - на уплату за шоссе; обещал также Гаврилу Алексеевичу Харченко (Харьков, Москалевка, свой дом) платить за его старшую дочь в гимназию' до тех пор, пока ее не освободят от платы за учение. Помогай бедным. Береги мать. Живите мирно». О. Л. Книппер, 6 ноября, Ялта. «Ну-с, радость моя, вчера я был у Толстого. Застал его в постели. Ушибся немного и теперь лежит…

Он, повидимому, был рад моему приезду. И я почему-то в этот раз особенно был рад его видеть. Выражение него приятное, доброе, хотя и стариковское, или вернее - старческое, слушает он с удовольствием и говорит охотно. Крым все еще нравится ему». Ей же, 15 ноября, Ялта.

…«Кто бы ни переводил, все равно толку мало, я ничего не получал и получать не буду. Вообще к переводам этим я равнодушен, ибо знаю, что в Германии мы не нужны и не станем нужны, как бы нас ни переводили». Ей же, 17 ноября, Ялта.

«Алексей Максимович не изменился. Одно только в нем, или, вернее, на нем, нескладно - это его рубаха. Не могу к ней привыкнуть, как к камергерскому мундиру».

Ей же, 21 ноября, Ялта.

…«Каждый день что-нибудь мешает жить и писать; сегодня, например, с утра явился Лазаревский (писатель в морской форме) и сидит, сидит, мучительно сидит, и неизвестно, когда его унесет нелегкая».

Ей же, 17 декабря, Ялта.

«Сейчас по телефону получил известие, что ко мне едет на извозчике турист-венгерец, посещающий всех писателей. Того не знает, что я уже не писатель, а садовник. Женатый садовник, пока еще детей не о о имеющий, но надеющийся».

. Книппер, 6 февраля, Ялта. здоровье Толстого я уже писал тебе и не однажды. Было очень плохо, а теперь можно с уверенностью сказать, что развязка отодвинулась куда-то вглубь, больному лучше и что будет - неизвестно. Если бы он умер, то я бы тебе телеграфировал так: «старика нет».

«Зачем Морозов Савва пускает к себе аристократов? Ведь они наедятся, а потом, выйдя от него, хохочут над ним, как над якутом. Я бы этих скотов палкой гнал». В. Г. Короленко, 19 апреля, Ялта.

«Дорогой Владимир Галактионович, жена моя приехала из Петербурга с 39°, совсем слабая, с сильною болью; ходить не может, с парохода переносили ее на руках… Теперь, кажется, немного лучше». 11 мая, Ялта, П. Ф. Иорданову:

…«Родился я в доме Болотова (так говорит моя мать) или Гнутова, около Третьякова В. Н., на Полицейской улице, в маленьком флигеле во дворе. Дома этого, вероятно, уже нет.

…У Толстого, повидимому, брюшной тиф».

Чехов едет в Москву 23 мая. В Москве - Неглинный проезд, д. Ганецкой, кв. 21. М. П. Чеховой, 2 июня, Москва.

«Милая Маша, у нас опять беда. Вчера под Троицу, в 10 час. вечера, Ольга почувствовала сильные боли в животе (более сильные, чем у нее были в Ялте), начались стоны, крики, плач, доктора все разъехались… Спасибо Вишневский явился в полночь и стал бегать по докторам… Всю ночь промучилась Ольга, сегодня утром был доктор; решено уложить ее в лечебницу Штрауха. В одну ночь она сильно осунулась и поху дела».

Ф. Д. Батюшкову, 4 июля, Москва.

«Я в Москве. Приехал сюда с женой, рассчитывал прокатиться по Волге, но вышло что-то совсем неожиданное: жена, Ольга Леонардовна, вдруг опять заболела». В. И. Немировичу-Данченко, 12 июня, Москва.

«Итак, повторяю, положение тяжелое, но не опасное. Теперь Ольге запрещено все, кроме сливок, и, стало быть, из всех врачей, бывших около нее, окаt» _ «* зался правым только я один, запрещавший ей есть».

О. Л. Книппер, 29 августа, Ялта.

…«Если увидишь Горького на репетиции… - скажи только ему одному - что я уже не академик, что мною послано в Академию заявление, но только ему одному, больше никому». Ей же, 1 сентября, Ялта.

…«Ты пишешь, что тебя дрожь пробирает при чтении моих писем, что нам пора разлучаться, что ты чего-то не понимаешь во всем… Мне кажется, дуся о о моя. что во всей этой каше виноват не я и не ты, а о _..

«г кто-то другой, с кем ты поговорила. В тебя вложено недоверие к моим словам, к моим движениям, все тебе кажется подозрительным - и уж тут я ничего не могу поделать, не могу, не могу. И разуверять тебя и предупреждать не стану, ибо бесполезно. Ты пишешь, что я способен жить около тебя и все молчать, что нужна ты мне только как приятная женщина и что о о о ты сама как человек живешь чуждой мне и одинокой… Дуся моя милая, хорошая, ведь ты моя жена пойми это наконец! ты самый близкий и дорогой мне человек, я тебя любил безгранично и люблю, а ты расписываешься «приятной» женщиной, чуждой меня и одинокой… Ну, да Бог с тобой, как хочешь».