Михаил Серегин - Разговорчики в строю

- Потому, - огрызался сонный и непонятно чем возбужденный муженек. - Едем, едем!

Они сели в «Волгу» и помчались из Чернодырья в самарский аэропорт.

- Ты мог бы потише! - переживала она, потому как «Волга» неслась с неприлично высокой скоростью. Обычно ее муж так не ездил.

- Время дорого. Время - деньги, - шептал Шпындрюк. - Мы успеем, должны успеть.

Он пронесся по очередному виражу и вышел на прямую. И тут из леса поперек дороги выехала «БМП» и перегородила всю трассу. Ничего не оставалось делать, как остановиться. Тем более что дуло крупнокалиберного пулемета повернулось в сторону машины Шпындрюка.

Солдаты в масках и с автоматами подошли к машине.

- Вы что? - возмущался Шпындрюк, когда его огромный пехотинец вытаскивал из авто. - Да я глава района!

На его визг и вопли супруги никто не обращал внимания. Машина подверглась тщательному обыску, и вскоре в багажнике под запаской коротышка в камуфляже обнаружил небольшой мешочек с монетами. После этого здоровый потребовал ключи от машины и выбросил их далеко в снег.

Потом эти «бандиты» в форме обыскали Шпындрюка и его жену, отобрали все деньги и документы и, не произнося ни единого слова, попрыгали в «БМП» и скрылись.

Шпындрюк стоял посреди трассы весь выпотрошенный, не в силах вымолвить ни единого слова. Его жена билась в истерике, сидя в салоне «Волги», и порой сквозь слезы и выкрики муж слышал такие слова, которым мог бы позавидовать и колхозный бригадир.

Вернувшись с операции и поставив «БМП» на место, солдаты еще успели на завтрак. А вечером этого же дня, уйдя в очередной суточный патруль по городку, троица, не стесняясь, покупала на «хульдены» в каждом ларьке себе выпить, в каждом кабаке закусить. Кроме этого, один «хульден» был подан нищему, а еще несколько монет были заложены в местном ломбарде под неплохие деньги - часть проиграли в игровые автоматы. По одной монетке заплатили местным проституткам, и те расстарались на славу.

Срок возвращения из наряда вышел уже сутки назад, а ни Простакова, ни остальных не было. Их нашли только на третий день под вечер, всех в жопу пьяных и счастливых, с девками в обнимку, в одном из подвалов разрушенного и нежилого двухэтажного дома.

- Что, Мудрецкий, в тюрьму захотелось! - орал Стойлохряков на лейтенанта, поставив его перед собой в собственном кабинете.

А Юра слушал все эти вопли распухшими от дорогого коньяка ушами и махал в воздухе руками время от времени, отгоняя от себя бранные слова подполковника.

- И чего кричите, - пошатываясь, возмущался Мудрецкий. - Подумаешь, какие-то «хульдены». У нас другая валюта.

- При чем здесь «хульдены»?

- А я, товарищ подполковник, на работе не пью никогда. Разве только если вы нальете. А вы мне не нальете? О-о-о. Нет, судя по тому, как вы кричите, - не нальете. А чего кричать, надо же с людьми по-человечески. А вы что хотите сказать, что вы по-человечески? Да нет, я думаю, что вы немножко по-другому. Что? Молчать? Хорошо, буду молчать. Ни слова больше не скажу. А вы меня ругайте, товарищ подполковник, ругайте. Но знаете, я вам все-таки расскажу: коньяк по тысяче рублей за бутылку - это такая прелесть, такая прелесть! Сколько, вы говорите, мы промотали? Полмиллиона баксов? Да и что, это разве деньги? Это ж мелочь. А если вам нужны полмиллиона баксов, так вы пойдите соберите все эти монетки. Они ведь где-то по поселку разбросаны. У кого, может, в кармане осели, кто, может, в Самаре сдаст, кто как сувенир оставит. А нам-то чего? Мы пьем, а служба идет. Да, товарищ подполковник?!

Витек проснулся без десяти шесть. Все тело ломило от вчерашних упражнений с лопатой. А ведь он только должен был привезти Простакова и Валетова до места. Перекапывать огород капитана Паркина, командира третьей роты, в его обязанности не входило. Но злой Простаков заставил и его лопатой махать, а здорового поддерживал маленький наглый Валетов, старающийся в очередной раз уклониться от какой бы то ни было работы. Пришлось Резинкину вылезать из-за баранки и вместе с остальными пахать. А потом вечером, когда эти два урода пошли на ужин, он еще должен был обратно ехать в парк, ставить машину на место, и только после этого идти в казарму, чтобы бросить тело на кровать.

Поглядев на сладко спящую парочку: Валетов над Простаковым, - ефрейтор взял свое полотенце, зубную щетку и пошел умываться пораньше, пока дневальный не поднял всю третью роту и не отправил ее двигаться по распорядку. Еще до завтрака Резинкину необходимо было оказаться в парке, и поэтому он и думать забыл о вчерашнем дне, так как наступал очередной и прелестей впереди еще достаточно. Задумываться над тем, что прошло, он не имел обыкновения.

Днем капитан Паркин, высокий, худощавый, черноволосый мужик, отыскал Резинкина в машинных боксах и между делом сообщил, что доволен проделанной вчера всеми троими землекопами работой. И даже угостил сигареткой. Сигаретка - это хорошо. Одну - в зубы, одну - за ухо, одну - подальше в кепку. Нормальный перекур получился, и сигареты козырные: «Сраки лайк», ан нет: «Лаки страйк», давно таких Резина не курил. Поговорив про службу, капитан исчез, а Резинкин снова стал на пару с прапорщиком Евздрихиным ковырять очередной «ЗИЛ».

Две недели спустя, теплым весенним утречком, супруга Максима Михайловича Паркина, Евгения, - высокая белокурая красавица, не дождавшись «женских праздников», решила проверить, все ли с ней нормально, и вытащила узенькую полоску теста на беременность.

Когда спустя полчаса муж вошел в кухню, она не знала, как начать. Тем временем Максим выхлебал полчашки кофе, чмокнул в щеку жену, ущипнул ее за упругую попку и пошел бриться. А у нее язык отсох, прилип к небу - и ни вверх, ни вниз.

Когда капитан позавтракал, он поглядел на свою половину с интересом, обычно каждое утро меньше шести тысяч слов не произносящую перед тем, как он уходил на работу.

- Что с тобой?

- Да ничего. - Она крутилась около плиты, бралась то за одно, то за другое. В результате по кухне разносилось беспорядочное бряцание. Потом она села рядом с ним и взяла капитана за руку.

Максим уловил в настроении супруги некое волнение:

- Ну, что такое? - спокойно произнес он и обнял жену.

- Похоже, я беременная, - безразличным тоном произнесла она.

- Вот это здорово, - ответил он так же серо. - У нас не получалось почти два года, - подвел он итог. - Ты уже попадаешь в разряд старорожающих, если мне двадцать девять, а тебе двадцать семь.

- Да, - согласилась она, - но ведь это здорово?

Паркин гладил ее волосы, на которые засматривался весь батальон, и не мог сообразить, как же ему теперь себя вести.

- Это ты что хочешь сказать, что я через девять месяцев буду отцом? Или подожди, - теперь они смотрели друг на друга горящими глазами, - а какой срок?