Михаил Серегин - Если друг оказался глюк

– А что? Оставлять тебя с этим ведуном было настолько опасно? – настораживающе спокойным голосом спросил муж.

– Но ты же сам сказал, что он настолько неприглядный, что никак не может мне понравиться! – довольно-таки нервно напомнила я.

– А ты ему? – самым невинным тоном поинтересовался Сашка. – Ты у меня красивая и высокая кареглазая шатенка! Фигура потрясающая! В свои тридцать три года выглядишь не больше чем на двадцать шесть или семь лет!

– Могу тебя заверить, что наш с ним разговор касался только поселившейся у нас в поселке нечистой силы! – заявила я, надеясь, что это прозвучит достаточно твердо и убедительно.

– Хочу на это надеяться! – с нажимом сказал Сашка и продолжил: – Так вот, когда я бегом возвращался на дачу, то увидел этот «Опель» опять стоящим возле ворот нашего поселка.

– Скажи сразу, из вещей Димы ничего не похищено? – с замиранием сердца спросила я.

– Могу тебя успокоить – ничего, потому что…

Договорить он не успел, потому что в этот момент с участка Максима раздались такие вопли, что кровь застыла у нас в жилах, и мы недоуменно переглянулись – к шуму оттуда мы давно привыкли, но это было что-то уже из ряда вон выходящее, и мы дружно выбежали в сад и бросились к забору. Представшее нашим глазам зрелище было настолько невероятным, что мы застыли, не веря своим глазам: горящая головня из костра на расстоянии не больше метра от земли совершала стремительное и самостоятельное путешествие от дачного поселка к лесу, а за ней с дикими воплями бежали Максим и все его гости.

Все наши соседи, кто не спал, выбежали из дач, привлеченные этими криками и суматохой, и громко и оживленно обсуждали это происшествие, а кто-то даже предлагал вызвать пожарных, не понимая, что машина из Боровска приедет уже тогда, когда от леса только одни обугленные стволы останутся. А огненная головня между тем совершенно непонятным образом сумела подняться вверх и теперь мелькала уже в кронах деревьев. Тут люди вспомнили рассказ Юрича о встреченном им черте и дружно закрестились, а некоторые даже молитвы стали читать. Максим и сотоварищи прыгали под каким-то деревом и орали так, что даже нам было слышно, – правда, непонятно, чего они добивалась, но добились-таки, потому что уже тлеющая головня вдруг полетела в их сторону, и они тут же бросились ее затаптывать под аккомпанемент зловещего хохота-улюлюканья, издаваемого, конечно же, барабашкой, кем же еще?

– А если бы палка ко мне в сарай ускакала? Или в дом? Или еще к кому-нибудь? – с ужасом воскликнул Афонин. – Так ведь и весь кооператив сгореть мог! – И заорал: – Эй, Максим! Заливай к чертовой матери свой костер!

– Обязательно и немедленно, Виктор Петрович! – крикнул ему в ответ парень, который уже возвращался с друзьями из леса, оживленно обсуждая это происшествие.

– Нет, надо позвонить куда следует! – качая головой, заявил Афонин.

– В милицию? – обалдело спросила я. – Так она барабашками не занимается!

– А кто сказал, что я в милицию собираюсь звонить? – многозначительно ответил на это Виктор Петрович.

– А куда? – удивилась я.

– Так я же сказал: куда следует! – повторил он и скрылся из вида.

– Господи! Какой ужас! – вздохнула я. – Вот теперь и думай, как ложиться спать, если ночью может пожар приключиться и проснешься уже в дыму и огне.

Народ постепенно начал расходиться. Собрались домой и мы с мужем, когда к нам подошла Лариса, от которой весьма ощутимо потягивало спиртным, и просительно сказала:

– Маруся! Саша! Вы меня извините, но можно я у вас немножко посижу? А то Сережа уехал и сегодня уже не вернется – у него в гостинице две собаки заболели, вот он и отправился выяснять причину и лечить их, а мне одной очень страшно.

Я, конечно, все еще была сердита на нее с Богдановым за их на меня поклеп, но представила себе, что чувствовала бы сама, если бы в такой ситуации осталась одна в доме, и, естественно, согласилась:

И вот мы втроем сидим у нас на кухне и дружно пьем, чтобы избавиться от чувства запоздалого страха, – ведь эта головня могла и на нашу дачу ускакать или в дом Богданова. Мы с Марусей пили, как и раньше, глинтвейн, а вот Лариса налегала на виски, за которым она быстро сбегала к себе домой. Да и то – пережить ей сегодня пришлось немало!

– Саша! Ты не договорил! Так чем же дело кончилось с этой воровкой? – напомнила мне жена.

– Тем, что она не успела ничего украсть, – продолжил я свой рассказ. – Она вскрыла нашу дачу, и я застал ее за тем, что она пыталась отодвинуть от двери холодильник.

– Который ты и сам с трудом тягаешь, – покивала Маруся и спросила: – Значит, ты ее задержал и сдал в милицию?

– К сожалению, нет, – вынужден был признать я.

– Ты ее отпустил? – возмущенно воскликнула жена.

– Нет! – покачал головой я.

– Я уже ничего не понимаю! – разозлилась Маруся. – Ты ее не отпускал, но ты ее и не задержал! Как это понимать?

– Пытался задержать, но, к своему стыду, должен признаться, что не смог! – развел руками я. – Я схватил ее за плечо, но она, совершенно не понимаю как, сумела вывернуться и удрать, а у меня в руках осталось только ее платье.

– В чем же она удирала? – оторопела жена.

– Без платья! – выразительно сказал я.

– То есть в одном нижнем белье? – в ужасе воскликнула она, и я кивнул.

– Да! Причем с такой скоростью, что я не сумел ее догнать!

– И я, и все остальные видели, как Саша гнался за ней, кричал «Стой!» и платьем размахивал, – добавила крепко подвыпившая Лариса и хихикнула.

Когда жена это услышала, у нее побелел кончик носа – вернейший признак того, что она дошла до крайней степени ярости и последствия могут быть самые ужасные. В другой момент она бы с бо-о-ольшим чувством высказала мне все, что думает по этому поводу, да еще и усомнилась бы в том, что дело именно так и обстояло, но не сейчас, потому что – я это чувствовал – не все так просто было между ней и Бородавкиным. То, что она могла на него клюнуть, мне, даже вусмерть пьяному, и в голову бы не пришло – она же хоть и с перекосом психики, но не настолько сумасшедшая, чтобы с таким вот проходимцем связаться, так что на этот счет я был совершенно спокоен. Но вот то, что этот шарлатан мог попытаться ее соблазнить, я не исключал, потому что уж слишком сильно она нервничала, когда я о нем говорил, да и смущалась, краснела. Короче, факт того, что ведунец Бородавчатый явно попробовал к ней подкатиться, но потерпел сокрушительное фиаско, был мне очевиден, или я не знаю свою жену. Если бы я сам не попал в идиотское положение, то заставил бы Марусю мне все рассказать, чтобы по-свойски разобраться с этим проходимцем. Утешало же меня в данный момент лишь то, что смущенная Маруся, чувствуя себя, пусть и без вины, виноватой передо мной, не могла пустить в ход излюбленную женскую тактику, которая могла бы быть расценена как ее желание оправдаться по принципу: «Нападение – лучший способ защиты!»