Виктор Улин - Хрустальная сосна

Я летел над ребятами, над нашим костром, летел над темным лугом и обступившим его перелеском, над степью и далекими горами, над всей землей и над прохладной пустотой космоса… Летел в абсолютной свободе вселенского одиночества: нужный всем, но предоставленный лишь себе самому. Ледяное ощущение полнейшего, космического одиночества в этой ночи было столь сильным, что мне вдруг подумалось, совершенно абсурдно: умри я сию секунду - и никто этого даже не заметит…

Славка вдруг встал, подошел к Косте и шепнул что-то ему на ухо.

Мореход кивнул, и Славка скрылся в темноте у палаток. Я пел дальше. Очень любимую мною песню про товарища, которого призывал оставаться спокойным. Опять появился Славка, снова сел к костру, держа в руках магнитофон.

- Что, танцы пора устраивать? - спросил я, оборвав игру.

- Нет, что ты! Пой дальше! - замахал руками Славка. - Просто тут проводок отошел еще вчера, хочу исправить, пока не забыл. А то танцевать трудно будет…

- И вообще… - вдруг добавил Костя. - Ты здорово поешь сегодня.

Давай- ка все на бис.

- В самом деле, Женя, - сказала Катя, вдруг остро и прямо посмотрев на меня. - Так хорошо, как сегодня, ты еще ни разу не пел. И я запел дальше. И действительно стал повторять песни, которые уже исполнял. Потому что чувствовал: сегодня я их сделаю, как никогда прежде. Легкость в пальцах, как ни странно, лишь нарастала. И мне казалось, что я могу играть бесконечно. Славка отставил магнитофон и молча слушал меня.

Не помню, сколько времени уже было, когда я наконец почувствовал усталость, а голос вдруг охрип сразу и как следует. Я отложил гитару, отметив, что сегодня наконец порвалась и начала дребезжать тонкая оплетка третьей струны и завтра вечером ее надо будет обязательно заменить. У костра нависла звонкая тишина.

- Спасибо, Женя…- тихо проговорила Вика. - Это было классно…

- Я старался, - усмехнулся я. - Только было и почему так грустно? Ты словно прощаешься со мной. Сегодня пел, и завтра буду петь, и послезавтра. У нас еще много вечеров впереди… Просто я устал. И сегодня концерт завершен. А сейчас - дискотека!!! Я весело выкрикнул слова из известного анекдота, хотя мне почему-то в самом деле было очень грустно на душе. Начались танцы. Я сидел у костра, и душа моя витала далеко отсюда. Через некоторое время исчезли Лавров и Ольга - видимо, отправились куда-то заниматься любовью. Поднялся и ушел на ежевечернюю прогулку перед сном Саша-К. Три пары танцевали, три человека сидели у костра. Володя по-прежнему глядел на огонь. Вика вытянула напротив свои ноги, неимоверно красивые даже в толстых тренировочных штанах. Я смотрел на ребят, и мне не хотелось, чтоб кончался это вечер у костра, эта ночь, эта наша колхозная смена…Эта моя молодость.

Потом Вике надоело сидеть, и она пригласила Володю. Он коротко отказался. Вика взглянула на меня, потом поднялась и тоже исчезла в темноте. И странное дело, как только она ушла, мне вдруг стало невыразимо пусто на душе.

Я смотрел на Катю и Славку. Они обнимались крепче, чем требовал танец. Катя положила голову на его плечо, и он прижался к ней всем телом. Видя их, я ощущал, как меня покидают иллюзии. Женщина, которая платонически нравилась мне. И мой друг, которого она оторвала от меня…

Невозможно было это наблюдать, хотя несколько минут назад в холодной отрешенности я сам констатировал факт, что Катя мне абсолютно безразлична.

Я встал и отошел от костра.

И физически ощутил, как сгустилась, сжимая меня со всех сторон, плотная тьма. Костер горел совсем рядом, но красный свет его не мог пробить мрак.

Я прошел метров тридцать вслепую, натыкаясь на кочки, потом обернулся - огонь скрылся за палатками, лишь взлетающие искры сверкали в чернильной непроглядности неба. Но еще слышалось глухое погромыхивание музыки. И было понятно, что хоть стою я среди кромешной тьмы, но все-таки в нескольких шагах горит костер, где танцуют мои друзья. И значит, я не один. Не один… Внезапно совсем рядом, буквально под ногами раздался стон - тихий, томительный, зовущий в себя… Кто-то занимался любовью прямо посреди луга, отойдя за столовую. Я отвернул в сторону и пошел прямо к болоту. Тьма смежалась за спиной, словно вода. Вот уже и музыка угасла, и даже искр стали не видны. И я остался один на один с ночью, черным лесом на краю луга и черной тишиной. Но нет… Не было никакой тишины. Временами что-то шуршало в траве. Проползала змея, или просто распрямлялась трава, примятая днем? Да и темнота стала не такой слепой. На западе горизонт казался едва прозрачным, на его фоне отчетливо рисовался край леса. Я поднял голову: в невыразимо высоком небе лениво мерцали звезды. Через черный купол наискосок тянулась какая-то светлая полоса. То ли непомерно длинное облако, то ли дым от заводской трубы… Да господь с тобой, - остановил я сам себя. - Какие трубы в такой глуши?! Это же Млечный путь! Беловатая лента мелких и слабых, головокружительно далеких звезд. В городе он не виден никогда, потому что экранируется отсветами огней. А здесь он висел надо мной, потерянным среди черного луга.

…Я бы новую жизнь своровал бы, как вор - я бы летчиком стал, это знаю я точно… И команду такую - "винты на упор!" - отдавал бы, как бог, Домодедовской ночью…

К чему вспомнилась эта песня?! Ах да - там же дальше про звезды… Под моею рукой чей-то город лежит, и крепчает мороз, и долдонят капели. И постели метелей, и звезд миражи озаряли б мой путь синеглазым апрелем…

Звезд миражи… Какие старые, добрые слова. Впрочем, там еще про новую жизнь - а это к чему мне?…

Я пошел дальше. Дальше, еще дальше, совсем далеко. И вдруг уперся в болото. Оно лежало низко, прямо под ногами, страшно черное даже ночью, и от него веяло нехорошей силой. Я остановился у самого края, ощутив вкрадчивую мягкость трясины. В темноте фосфорически белели смутные султаны лабазника. Ночью он пах еще острее: тяжелый, тревожный аромат плыл волной, кружа голову и маня к себе - в черноту и неизведанность ночного болота. Все спало кругом, кроме него. Оно жило своей особенной жизнью. Из глубины, из-за чахлых, невидимых в ночи перекрученных деревьев доносились зловещие звуки. Шелест осоки, гулкое постукивание веток друг о друга, вздохи и всхлипывания, что-то булькало, что-то очень тоненько позванивало, что-то шуршало… Я ощутил как по спине ползут мурашки. Меня охватил страх. Неожиданный, первобытный страх - заложенный природой генетический ужас человеческого существа перед мраком ночи, перед неподвластной ему стихией. Словно все силы неведомого зла собрались в этот час посреди черного болота - именно там, откуда, призывно белея, манили своим дурманом пушистые цветы лабазника… Что за чушь лезет в голову? Силы зла, дикие страхи… Я усмехнулся, попытался засмеяться вслух, как положено человеку двадцатого века - голос звучал хрипло и по-чужому. Что-то прошуршало в траве и громко плюхнулось в невидимую воду. Я вздрогнул. Хватит, пожалуй, испытывать нервы - пора отсюда уходить. Я двинулся обратно, стараясь все-таки не оборачиваться к болоту спиной. Оно дышало прерывисто и тяжко, словно обещало что-то невыразимое в глубине своей черной трясины… Я поднял глаза к небу. Млечный путь висел ясно и спокойно. Но он был далеко, а болото близко. И звезды не могли спасти меня от ночного ужаса и одиночества, слабого света их не хватало даже на то, чтоб осветить траву под ногами.