Виктор Улин - Хрустальная сосна

- Но кто и где сказал, что именно так*надо*? - спросил Славка.

- Никто нигде не говорил. Просто я сказал это для себя. И все.

- Значит, от измены удерживают только ограничения? - насмешливо, как мне показалось, уточнила Катя. - Долг, совесть и всякая другая пионерская чепуха?

- Почему же? - возразил я, чувствуя как резанули слух последние два уничижительных слова в устах Кати, до сих пор практически боготворимой мною, но кажется, мало отличавшейся от образа, бегло обрисованного Викой. - Это, конечно, все есть. Но главное - не долг и не совесть. Главное - любовь. Такая, что сама ставит тебя выше мелких удовольствий. После которых будет только гадко на душе.

- И что? - сменив тон, очень-очень тихо спросила Катя. - У тебя в самом деле есть такая любовь, Женя?

- Да, есть, - твердо ответил я и остро, настойчиво подумал об

Инне; где- то она сейчас была…- Есть. И именно такая.

- Я рада за тебя, - еще тише сказала Катя.

- Я тоже, - кивнул я.

Славка промолчал, на этот раз удержавшись от дурацких цитат. А я, вдруг улетев отсюда прочь, думал об Инне И в самом деле верил в свои слова. По крайней мере, в тот момент. Верил в мысли о своей далекой, давно уже не виденной жене. Верил в любовь. Которая сильнее мелочей и которая будет греть меня… Как заходящее, но еще очень, очень теплое солнце над вечерней дорогой.

Работать втроем в вечернюю смену, изнурительную саму по себе, мы ехали с внутренним содроганием. Однако она оказалась не такой уж и страшной. Даже желтые комары досаждали меньше: наверное, уже не могли пробиться ко мне сквозь бороду, щедро отросшую за десять дней. Вообще борода в колхозе - хорошая штука. Бриться не надо, и комары не мешают. Правда, нынче во всей компании бородачами оказались только мы с Володей. Саша-К гладко брился- он вообще отличался подчеркнутой подтянутостью, в любой момент на него было приятно взглянуть. Лавров и Геныч сначала начали отпускать бороды, но на второй или третий день уже скоблились у прикрепленного к умывальнику зеркальца: должность полевых любовников ко многому обязывала. Мореход, как и любой бабник, брился и даже одеколонился регулярно. Славка держался неделю. Потом явился на завтрак с гладкой физиономией.

- Предатель! - сказал ему я.

Он только засмеялся. И я тут же поймал на себе насмешливый, что-то подсказывающий взгляд Вики…

У меня отросла уже неплохая черная борода, при моих каштановых волосах, у Володи лезла сединой. Судя по всему, и он сегодня чувствовал себя неплохо с комарами. Славку же они допекали вовсю: он едва успевал отвешивать себе пощечины свободной рукой.

- Вот тебе твоя неземная красота, - усмехнулся я. - Говорил тебе, не брейся. Славка только отмахнулся.

Правда, проработали мы недолго. Максимум два часа - потом вдруг что- то грохнуло, и равномерно лязгавший транспортер бункера заработал гораздо тише - почти бесшумно. Приглядевшись, я заметил, что он и вовсе не остановился: большое приводное колесо не крутилось. Я оглянулся - Николай уже бежал к пульту.

- Что такое? - я подошел к нему.

- А…- он утер лицо кепкой. - Кранты, мужики. Праздник вам пришел.

На сегодня отработались. А, может и на завтра тоже.

- Почему?

- Приводная цепь на хрен полетела. Сейчас остатки травы прогоним и глушим моторы.

- А что теперь делать? - спросил Славка. - Новую ставить будете?

- Ну ты скажешь тоже! - захохотал Николай. - Откуда она, новая-то?

Все запчасти давно кончились. Ремонтировать надо. Он выключил форсунку. Барабан погрохотал на холостом ходу, потом через несколько минут остановился. Смолк свист вентилятора в циклоне, почти сразу упал вой дробилки. Лишь устало постукивал привод раздатчика. Но наконец стих и он. Стало непривычно, режуще тихо. И даже показалось, что в ушах застряли ватные пробки.

- В чем дело? - к нам подошел заляпанный мукой Володя, ничего не услышавший и не понявший в грохоте.

- Цепь накрылась, - ответил Николай. - Звено полетело.

- Ясно… И что теперь: клепать или варить?

- Варить…

- А сварщик есть?

- Есть, а то как? В кузнице на полевом стане.

- Туда ее надо нести?

- Зачем нести? У них аппарат есть маленький, привезут сюда, провода от щитка протянут и дело с концом.

- Так надо, наверное, за сварщиком в кузницу сходить? - предложил Славка.

- Поздно уже, - махнул рукой Николай. - Он, наверное, уже дома пьяный лежит. Завтра с утра дядя Федя пойдет.

- А зачем до завтра ждать? - пожал плечами Володя. - До конца смены четыре часа, даже больше. Может, домой к нему сгоняем?

- Можно, конечно. Но он так просто из дому не выйдет. Даже если еще и не вдрызг пьяный. Ему надо пообещать стакан водки. Тогда, может, поднимется. У тебя водка есть?

- Нет вообще-то.

- Вот и у меня нет. Так что, мужики, шабаш. Ступайте домой.

Подошел заспанный Степан. Он с обеда валялся на мешках под грохочущим транспортером, а теперь проснулся от внезапной тишины. Узнав, в чем дело, он страшно обрадовался и даже предложил подвезти нас до деревни.

- Сам уж едь на своей тарахтелке, - отказался Володя. - Всю задницу на ней отобьешь по вашей дороге. Мы лучше пешком пойдем. Путь до лагеря отсюда был неблизкий, километров семь. Чтоб хоть немного его сократить, мы срезали угол, свернув с полевого стана прямо на ромашковый луг, раскинувшийся вдоль железной дороги. Прогретый воздух слоился волнами терпкого, горьковатого аромата; желто-белые цветы хлестали нас по сапогам, осыпая душистой пыльцой. На шоссе мы вышли уже за переездом, но все равно нам оставалось идти и идти. Мы не спеша шагали по пыльной обочине, надеясь поймать попутку. Но как назло, все машины сейчас почему-то ехали навстречу. На обогнал только желтый молоковоз, в который некуда было проситься.

- Откуда тут цистерна? - удивился Славка. - Я ее уже видел на том берегу. А с нашей фермы вроде молоко на грузовике возят.

- Как раз на том берегу совхоз, - ответил я. - Где настоящий молокозавод.

За разговором дорога незаметно ложилась под ноги. Тем более, мы не успели по-настоящему устать. По этой дороге мы ездили каждый день - но только сейчас оценили в полной мере, насколько она разбита. То и дело попадались ямы, кое-как засыпанные щебнем, глубокие колеи, пробитые во время дождей. Удивительно, что шофер ухитрялся ездить тут, не переворачиваясь. На пути лежала деревня. Там дорога стала простор невообразимой. На выезде была раскатана целая площадь, потому что у поворота гнила огромная лужа. Наверное, под ней в глубине сочился родник - обычное явление для этих мест - и лужа не высыхала никогда; по краям ее слоями громоздились горы черной грязи и щебня щебнем, которым ее регулярно пытались засыпать. Посреди, в зеленовато-черной жиже, лениво бултыхались две неимоверно грязные свиньи.