Степан Злобин - Пропавшие без вести 3

С санитарской повязкой в числе других в форлагерь пошел и Баграмов, пользуясь случаем повидать Славинского, Балашова, Трудникова.

Вместе с санитарами вышли к поезду Соколов, фельдшер Милочкин.

На вокзал вышло также начальство: штабарцт, оберфельдфебель, Мартенс с Лешкой Безногим. Чтобы не попадаться им на глаза, Баграмов решил не ходить к поезду, а ограничиться посещением бани.

Вот от поезда санитары вели уже первых замученных голодом и дорогой больных, которые шатались на неверных, дрожащих ногах. Баграмов подумал, что время завтрака уже миновало, а до обеда так еще далеко. Ведь у этих людей все мысли сейчас о еде. Неужели в «своем» лагере, где все в руках у советских людей, они не могут устроить так, чтобы с дороги кормить больных сразу?!

Емельян об этом сказал Балашову.

— А как же! Я сам не могу забыть, как нас мучили тут без еды больше суток! — ответил Балашов. — У нас с Соленым давно уже договоренность... Горячего до обеда не будет, а по четыре холодных картошечки, червячка заморить, в карантине немедленно выдадим!

«А как же! — мысленно повторил Баграмов. — Вот что значит русские люди взялись за дело! Он даже не представляет себе, что можно делать иначе. В ТБЦ даже никто ничего не знает об этом, ни разговоров не было, а сделали сами как лучше, и все! Если бы всюду так. Сколько жизней спасли бы в лагере, сколько страданий можно было бы предупредить!»

Раздевалка бани начала заполняться людьми. Пока санитары носили слабых, те, кто покрепче, входили сами, спешили сбросить одежду.

Слабые больные, не в силах сами раздеться, сидели на цементном полу, беспомощно привалившись к стеие.

Человек свыше сотни столпилось уже раздетыми, готовясь к мытью. Стоял запах пота, человеческой нечистоты. Раздавался кашель, от которого судорожно содрогались костлявые, впалые груди.

— Потерпи, потерпи, Володя! Я мигом с тебя разберу одежку и в дезинфекцию сдам! — с нажимом на « о» раздался возглас из толпы обнаженных скелетов, обтянутых серой, сморщенной кожей.

Стоя в кучке, они затягивались цигаркой, передавая ее из рук в руки. Знакомые нотки послышались Емельяну в этом возгласе. Он, прищурясь, взглянул на очередного курильщика, который раза два торопливо пыхнул цигаркой и отдал ее товарищу. Глаза Емельяна встретили его живой, острый взгляд, и тот смотрел на него неуверенно и внимательно.

— Иваныч?! — окликнул он осторожно. И Емельян узнал его — это был Волжак.

— Кузьмич! Друг! Родной мой! — воскликнул Баграмов и кинулся к Волжаку.

Сколько ночных часов провели они вместе в темном коридоре лазарета там, в Белоруссии... Сколько ночей в палате сыпнотифозных вместе не спали — все думали, как разыскать подпольную партийную организацию... Заботливый, верный Волжак... Неужели он болен чахоткой?!

— Стало, ты все-таки жив, Иваныч?! — радостно вытирая слезу и опять обнимаясь с Баграмовым, повторял Волжак.

— Я ведь тебе говорил, Кузьмич, что будем еще мы есть свежую стерлядь на Волге. И будем! — отвечал Емельян, тоже растроганный, как и его старый друг, так же, как и Волжак, отирая глаза.

— Погоди, Иваныч, я тут помогу одному пареньку раздеться, — сказал Волжак.

И пока Волжак раздевал своего молодого, ослабевшего от дороги и болезни товарища, Баграмов смотрел на него, а он все поглядывал на Баграмова, помогавшего в это время раздеться другому такому же слабому больному, который сидел рядом.

— А ты Балашова-то Ваню и не узнал ведь? — спросил Баграмов.

— Балашова?.. Какого?.. Ах, «упокойничка» нашего! — радостно «окнул» Волжак. — Не признал! А где же он?

— Да он ведь тут самый главный по новоприбывшим больным. У него под началом будешь жить две недели. Должно быть, куда-то распоряжаться ушел. Помоешься — встретитесь... Он тебе порасскажет о многом... — значительно обещал Емельян.

— А ты все такой же! Ух, черт усатый! Силы в тебе, должно, много душевной! Я и не ждал тебя видеть живым. Мы все тебя схоронили, — ласково говорил Волжак. — Ведь был слух, что тебя в Зеленый лагерь послали, а там и к стенке, — добавил он шепотом.

Их обступила толпа костлявых людей с проваленными, лихорадочными глазами. Все радостно и сочувственно улыбались.

— Земляка нашел, Ванька?

— Доктора?! Ишь ты!

— Ну, гляди, Иван, будешь жить сыт по горлышко, тогда нас не забудь!

— Повезло Кузьмичу! — вслух завидовали в толпе.

— Как тут, Иваныч, у вас? Из наших так закручинились многие, когда увозить в Германию стали! Ведь мы приближения фронта все ждали. А тут увозят!.. Одни говорят, что все равно как в советский район. Другие гадают, что в лагерь смерти. А вправду-то как оно? — вполголоса добивался Волжак.

— Да нет, ничего, кое-как тянем, — уклончиво ответил Баграмов. — Мы после еще с тобой потолкуем, Иван. Я тебя нынче же разыщу. Ведь здесь и Варакин.

— Миша?! Да что ты! Вот не гадал, не чаял, вот радость! — весь засветился от счастья Волжак. — Значит, вы вместе? Вот ладно! Значит, и он живой?!

— Да нет, Кузьмич, не знаю уж, будет ли жив...

— Умирает?! Да что ты?! — всполошился Волжак.— Да я и мыться не стану, к нему побегу... Да как же?!

— Ладно уж, мойся, тогда провожу...

После мытья Баграмов отвел Волжака к Варакину.

Михаил лежал на высоких подушках, прерывисто часто дышал, оставался в бреду. После налета эсэсовцев каждый день теперь умирало человек по двадцать. Варакина ждала та же участь. Спасти его было почти невозможно, но все же друзья старались спасти...

— К вечеру обещали добыть сульфидин, — сказал Леонид Андреевич.

К вечеру... Барков уже отдал две голландские шинели, они через Юрку ушли к немцам за проволоку, но сульфидин пока не явился.

Штабарцт обещал сульфидин Соколову, Вайс — Шабле.

Но болезнь заявляла, что дорог час.....

Волжак с тревогой смотрел на покрытый крупными каплями пота высокий, покатый лоб Варакина. «Не выживет Миша, нет!» — горестно думал он, не отходя от больного, не слыша и не видя окружающих.

И вдруг повторенное кем-то у постели больного слово «сульфидин» коснулось ушей Волжака. Он вскочил и молча выбежал из барака. Он уже знал, где найти Баграмова, побежал в аптеку.

— Иваныч! У Тарасевича есть лекарство. Он держит для немцев и для себя. На случай — от венерической, говорили ребята... Есть у него, говорю!

— У кого? Что такое?! Что ты городишь?

— У Тарасевича! С нами же прибыл, только что с немцами в классном вагоне ехал... Тарасевич, ну, старший врач-то, ты помнишь? Лекарство есть у него, которое Мише нужно... как зовется-то?

— Сульфидин?

— Ну, он самый, он самый! — обрадовался Волжак.

— Да ты не ошибся ли, Кузьмич? Ведь ты лекарства не знаешь! — усомнился Баграмов.

— Сам назвать не умею, а как при мне говорят, точно знаю! То самое! Точно! Плюнь на все, попроси у гада. Ведь о спасении жизни...