Зеев Бар-селла - Тихий Дон против Шолохова

Андрей Белый, роман «Серебряный голубь», Москва, издательство «Скорпион», 1910 год:

«(…) и з м о р о з ь дышала на него своей пылью: вокруг и з м о р о з ь крутилась - все пространство (…) казалось, плясало в с л е з л и в о м ветре (…) А окрест - мразь да грязь: плясал дождик, на лужах лопались пузыри (…)» (с. 73 - 74);

«А и з м о р о з ь хлестала - пуще да пуще (…)» (с. 81).

Сергей Есенин - 1924 год:

Итак, написание через «З» - установленный факт. Но А. Белый позволяет нам заглянуть еще дальше, в корни орфографической, пусть и распространенной, но ошибки:

«А окрест - мразь да грязь: плясал дождик, на лужах лопались пузыри (…)» (с. 81).

«(…) бешенней дождливая заметалась м р а з ь (…)» (с. 77).

Логично предположить, что основание ошибки - псевдоисторическое, а именно, построение ложного уравнения:

Мразъ - мороз - изморозь

Мразь - морозь - изморозь

Затруднений с чтением «изморозь», как и з м о р о с ь, естественно, не возникало - на конце слова любой звонкий согласный оглушается. Затем вступали в действие навыки исторической орфографии: морозь - морозить вполне соответствовало паре мороз - морозить.

Истина, однако, в том, что церковно-славянского МРАЗЬ не существует. «Мразь» - слово сугубо русское, диалектное (костромское, тверское, ярославское), и значит вовсе не «мелкий дождь, ситничек», а «мерзость».

Переводя «Тихий Дон» на новую орфографию, Шолохов хорошо справился со словом «морозил», потому что рядом стоял «изморозный дождь». Еще проще было, когда глагол вовсе отсутствовал: «изморозный дождь» - не «град», понятное дело, а «и з м о р о с н ы й дождь». А вот с «Ледяным походом» затычка вышла…

А вы сами попробуйте чужой роман без ошибок переписать, чтобы получилось, как у Автора:

«Накапливались сумерки. М о р о с и л о. От устья Дона солоноватый влажный подпирал ветер».

Таинственный спутник

Среди множества вымышленных персонажей (начиная с главных героев) в романе действуют и исторические лица: Каледин, Корнилов, Краснов, Алексеев, Подтелков, Лукомский… В двух эпизодах появляется император Николай II: в первом он вручает георгиевскую медаль Кузьме Крючкову; во втором - последний раз в жизни покидает здание Ставки в Могилеве. Свидетелем этого последнего события становится Евгений Листницкий:

«Бледнея, с глубочайшей волнующей яркостью воскресил он в памяти февральский богатый красками исход дня, губернаторский дом в Могилеве, чугунную запотевшую от мороза огорожу и снег по ту сторону ее, испещренный червонными бликами низкого, покрытого морозно-дымчатым флером солнца. За покатым свалом Днепра небо крашено лазурью, киноварью, ржавой позолотой, каждый штрих на горизонте так неосязаемо воздушен, что больно касаться взглядом. У выезда небольшая толпа из чинов ставки, военных, штатских… Выезжающий крытый автомобиль. За стеклом, кажется, Фредерикс и царь, откинувшийся на спинку сиденья. Обуглившееся лицо его с каким-то фиолетовым оттенком. По бледному лбу косой черный полукруг папахи, формы казачьей конвойной стражи.

Листницкий почти бежал мимо изумленно оглядывавшихся на него людей. В глазах его падала от края черной папахи царская рука, отдававшая честь, в ушах звенел бесшумный холостой ход отъезжающей машины и унизительное безмолвие толпы, молчанием провожавшей последнего императора» (ч. 4, гл. 10).

В этом фрагменте сразу бросаются в глаза пушкинские реминисценции: «унизительное безмолвие толпы» имеет своей причиной «Бориса Годунова» - «Народ безмолвствует», а сцена бега Листницкого, со звоном молчания в ушах и видением императорской руки, отсылает к «Медному Всаднику» -

Заметим, что, в отличие от поднятой руки Петра I, рука Николая II падает. Отметим и еще один момент многозначительного сходства: Листницкого зовут Евгений! Это то, что касается литературной истории*.

Что же касается истории, то и эта сторона не вызывает нареканий: Ставка русского Верхов-

*Этим, конечно, не исчерпывается литературоведческий анализ. Так, например, необходимо отметить и используемый здесь прием оксюморона: «Бледнея…» - «с глубочайшей… яркостью воскресил в памяти» (столкновение цветовых характеристик, одинаково приложимых к описанию человеческого лица и качества воспоминаний); «…штрих… так неосязаемо воздушен, что больно касаться взглядом…»; «…холостой ход отъезжающей машины» (столкновение неподвижности («холостой ход») и движения («отъезжающая машина»), ср. выражение - «машина на холостом ходу»); при этом звук, издаваемый машиной, назван «бесшумным», но сам этот «бесшумный ход» звенит в ушах. Прием оксюморона позволяет опознать еще одну реминисцентную линию: «унизительное безмолвие толпы» - это безмолвие восставших; таким образом, безмолвие толпы соотносимо не только с «Борисом Годуновым», но и с «мятежным шумом» «Медного Всадника». Продолжая анализ, мы отмечаем и то, что «небо крашено лазурью, киноварью и ржавой позолотой». Понятно, что в основе такого цветового ряда лежит не непосредственное восприятие, а иконопись. С учетом этого получает новый смысл и портрет императора: «По бледному лбу косой черный полукруг папахи» - перед нами лик Спасителя со смертным венчиком вкруг чела.

ного Главнокомандования находилась в Могилеве; неделю, следующую за отречением, Николай действительно провел в Ставке (прибыл в Могилев вечером 3 марта и отбыл навсегда 8 марта 1917 года); среди сопровождавших императора лиц находился отец обер-гофмейстерины Нарышкиной, министр двора и уделов, канцлер Империи граф Владимир Борисович Фредерикс, прозванный при дворе «Щелкунчиком» ( Nussknacker ) и переживший своего императора на 9 лет. Правда, вскоре после прибытия в Могилев Фредерикс исчез и был обнаружен (и арестован) лишь спустя несколько дней в Гомеле. Тем не менее в Ставке он был. Это факт.

Вообще Фредерикс в качестве спутника царя личность известная, а после «Заговора императрицы» П. Е. Щеголева - А. Н. Толстого даже популярная. Например, его видел во сне Остап Бендер: «Государь-император, а рядом с ним, помнится, еще граф Фредерикс стоял, такой, знаете, министр двора» («Золотой теленок», ч.1, гл. 8).

Но все-таки одно недоумение остается - дело в том, что в первой (журнальной) публикации «Тихого Дона» императора сопровождал не Фредерикс, а Д и т е р и х с.